Элэйс улыбнулась. Совершенные учили, что наступит время, когда все души придут к спасению и на небесах найдут ответы на все вопросы. Но пока она может и подождать. Слишком многое осталось несделанным на земле, чтобы торопиться покинуть ее.

Тени убегали за спину, и с ними уходили все мысли об Ориане, о доме, исчезали все страхи. Она была свободна. Позади желтоватые стены и башни цитадели становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем.

Офицер службы безопасности в тулузском аэропорту Бланьяк больше смотрел на ножки Мари-Сесиль, чем в ее паспорт.

Когда она проходила по белым плиткам терминала, все головы оборачивались ей вслед. Симметрично уложенные черные локоны, облегающий красный жакет, юбка, крахмальная белая блуза — всякому было ясно, что она не из тех, кто стоит в очереди.

Ее личный шофер встречал ее у выходного турникета: его темный костюм сразу выделялся в толпе встречающих и отдыхающих, пестревшей яркими футболками. Мари-Сесиль улыбнулась ему и поинтересовалась здоровьем семьи, хотя мысли ее были уже далеко. Проходя к машине, она включила мобильный, увидела сообщение от Уилла и стерла, не читая.

Автомобиль плавно двинулся с места и влился в поток машин на кольце автострады, обходящей Тулузу. Мари-Сесиль позволила себе расслабиться. Последняя церемония удалась, как никогда. Вооружившись знанием, открытым в пещере, она чувствовала себя преображенной: истинной наследницей предков, совершавших тот же обряд. Она готов а была поклясться, что, когда воздела руки, произнося заклинание, их сила влилась в ее кровь.

Даже процедура избавления от Тавернье — посвященного, не оправдавшего доверия, — прошла без осложнений. Если больше никто не проговорится — а она была уверена, что они будут молчать, — беспокоиться не о чем. Мари-Сесиль не стала терять время, выслушивая оправдания виновного. С ее точки зрения, запись интервью, данного им газетчику, была достаточным доказательством вины.

И все-таки… Мари-Сесиль открыла глаза.

Кое-что в этом деле беспокоило ее. То, каким образом обнаружилась нескромность Тавернье; на удивление точные и полные сведения, записанные журналистом; да и то, что самого журналиста объявили в розыск.

Больше всего ее тревожило совпадение по времени. Казалось бы, нет оснований связывать открытие пещеры на пике де Соларак с давно запланированной — и успешно приведенной в исполнение — казнью в Шартре, однако ей эти два события представлялись звеньями одной цепи.

Машина затормозила ход. Водитель вышел, чтобы оплатить проезд в автоматической кассе. Мари-Сесиль постучала по стеклу и наманикюренными пальчиками протянула ему свернутую в трубочку пятидесятифранковую банкноту, пояснив: «Pour la péage».[53]Ей не хотелось оставлять за собой следы от банковских карточек.

У нее было дело в Авиньонете, километрах в тридцати к юго-востоку от Тулузы. Оттуда она собиралась в Каркасон. Встреча была назначена на девять часов, но приехать она хотела заранее. Сколько времени придется провести в Каркасоне, зависело от человека, с которым она там встретится.

Женщина закинула ногу на ногу и улыбнулась. Увидим, оправдает ли он свою репутацию.

Ровно в десять часов утра человек, известный под именем Одрик Бальярд, вышел с вокзала в Каркасоне и направился в город. Человек этот, одетый в светлый костюм, представлял собой фигуру примечательную, хотя несколько старомодную. Шел он быстрым шагом, опираясь, как на посох, на длинную дорожную трость. Глаза его защищала от солнца широкополая панама.

Бальярд перешел канал дю Миди и миновал величественное здание гостиницы дю Терминус, сияющее зеркалами и блестящее стальными дверями-вертушками в стиле арт деко, модном в начале прошлого столетия. Он находил, что Каркасон сильно переменился. Свидетельства тому находились на каждом шагу. На пешеходной улочке в Нижнем городе — Basse Ville — Бальярд отметил взглядом новые магазины, торговавшие одеждой, книгами и ювелирными изделиями. Городок явно преуспевал и богател. Все повторяется. Город снова становится средоточием жизни.

Белые мостовые пляс Карно блестели на солнце. Огромный фонтан XIX века отреставрировали, струи его были совершенно прозрачны. Тут и там виднелись яркие кресла и столики уличных кафе. Бальярд нашел взглядом бар «Феликс» и улыбнулся, увидев под деревьями его линялый навес. Хоть что-то осталось неизменным.

Он прошелся по узкой, шумной боковой улочке, ведущей к Старым воротам. Коричневые плакаты возвещали, что Старый замок из неприметного пункта «можете также осмотреть» в путеводителе «Мишлен» превратился в «историческое наследие», находящееся под покровительством ЮНЕСКО, и достопримечательность международного масштаба.

Переулок кончился. Он был на месте. У Бальярда щемило сердце. Каждый раз, попади сюда, он чувствовал, что вернулся домой, как бы сильно ни менялись знакомые места.

Декоративное ограждение препятствовало въезду автомобилей на Старый мост. А ведь было время, когда пешему здесь приходилось жаться к парапету, сторонясь потока фургонов, прицепов, грузовиков и мотоциклов, втиснутого в узкий мостик. Тогда камень был изъеден городской копотью. Теперь парапеты отмыли дочиста. Пожалуй, даже перестарались. Но выщербленный каменный Иисус по-прежнему тряпичной куклой болтается на своем кресте, отмечая середину моста и границу между деревянным Сен-Луи и укрепленным Старым городом.

Бальярд достал из верхнего кармана желтый платок и тщательно вытер лицо и лоб под шляпой. Берега реки, протекающей под мостом, были ухожены и чисты. Посыпанные песком дорожки вились между деревьями и кустами. На северном берегу среди просторных газонов пышно цвели большие клумбы. Нарядные дамы сидели на железных скамеечках в тени деревьев, болтая и любуясь видом на реку, а маленькие собачонки терпеливо пыхтели у ног хозяек или норовили цапнуть за пятки выдохшегося «бегуна трусцой».

Старые ворота вели прямо в квартал Тривалль, преобразившийся из трущоб на окраине в нарядную оправу средневековой цитадели. Кованые чугунные перильца, расставленные вдоль мостовой, препятствовали парковке машин. Огненные, лиловые и синие анютины глазки свешивались из ящиков, как бантики в косичках маленьких девочек. У дверей кафе сверкали хромированные столики, а витые медные фонари вытеснили потемневшие бетонные столбы электропроводки. Даже водосточные трубы из железа или пластика, потрескавшиеся на солнце и морозе, сменились изящными новенькими водостоками, украшенными на концах головами разинувших пасти рыб.

Пекарня и продуктовый магазин уцелели, как и отель «Старый город», однако в мясной лавке теперь торговали антиквариатом, а галантерейные лавочки перешли в руки эзотеристов, выставлявших в витринах магические кристаллы, колоды Таро и руководства по духовному просветлению.

Сколько же лет он здесь не был? И счет потерян.