такой. Зря, что ли, куриц ощипали…

— Пошли читать мертвые души, — шепчет Марк Арсу.

— Идите, — судорожно вздыхаю. — Пусть мой бойфренд отдувается. Это он постарался.

— Не спорю, — Глеб следует за мной. — Своей вины не отрицаю.

Глава 51. Не отказалась и не откажусь

— Я хочу быть рядом с Любой, — вытираю слезы и откладываю подушку.

Истерика отпустила, и теперь можно поднять тот вопрос, который меня беспокоит в последнюю недел..

Надежде скоро рожать.

Я бы была блаженной, если бы меня не беспокоила вся эта ситуация с ее ребенком, и ее роды будут тем рубежом, который мы должны перешагнуть.

— Хорошо, — кивает Глеб, а я всматриваюсь в его глаза.

— Я боюсь, что…

— Что я ночи не сплю и все думаю об этом ребенке?

— Да, — честно отвечаю я.

— Что у меня проснутся отцовские чувства?

— Да.

— Во-первых, не проснутся, — Глеб взгляда не отводит и смотрит прямо и открыто. — Я выскажусь грубо, Нина, но меня выдоили. Вряд ли доноры, которые сдают свой генетический материал, страдают от бессонницы и беспокойства о детях, которые родились благодаря их щедрости.

Глеб говорит спокойно, но я вижу, что он злится.

Я бы тоже злилась, наверное, на его месте.

— Во-вторых, Нина, — касается моего лица. — У меня будет пятеро детей. Пятеро, и я буду занят ими. В-третьих, Ярик будет хорошим отцом. С некоторым приветом, но хорошим. Я перебрал в голове все варианты, как и ты, вероятно, и пришел к выводу, что лучшего нам не придумать. Ведь так?

Я хмурюсь.

Да, это лучший вариант из всех возможных. Я это понимаю, но уверен ли в себе Глеб?

— И мы оба будем рядом с Любой и Яриком, — Глеб убирает локон с моего лба. — И нет, Нина, не для того, чтобы проникнуться привязанностью к ребенку, а чтобы поддержать друзей. И еще, чтобы тебя там не переклинило. А тебя ведь может переклинить, да?

— Я не хочу его брать себе… нет…

— Тогда к чему такие разговоры? — цепко вглядывается в глаза. — Он мне не нужен и не был нужен, Нин. Я в этом не лгу.

— Я верю.

— Ну, вот и выходит, что нам он не нужен, но нужен Ярику и Любе, — касается подбородка. — Что ты себя поедом ешь? Я могу повторить все, что до этого говорил, Нина. мое мнение не изменилось. Да, мы с тобой влипли в сложную ситуацию и вместе из нее выходим… Или у тебя нет ко мне доверия?

— Дело не в этом… — отворачиваюсь. — Продажа ребенка… Некрасивая ситуация.

— Лучше Надежде оставить?

— Нет! — охаю я и вновь смотрю на Глеба.

— Ты его забрать хочешь?

— Нет.

— Ты хочешь его смерти?

— Что? Нет, — я медленно выдыхаю. — Я понимаю, почему ты сейчас так сказал… Закрываю глаза, я бы хотела вернуться в тот день и не отпускать тебя одного.

— Это реально? — тихо и спокойно спрашивает Глеб.

— Нет.

— Тогда нам придется жить в тех реалиях, которые есть.

Глеб замолкает, мягким рывком привлекает к себе и обнимает. Закрываю глаза:

— Ты не отказалась от меня, Нина.

— Нет, — закрываю глаза. — Не отказалась. Но…

— Мысли всякие бродят?

— Бродят. Дурацкие. Липкие.

— Ты рассказывай мне о них, — Глеб целует меня в висок.

— Вот прям обо всех?

— Да.

— Ты злиться будешь, — вздыхаю я. — Раздражаться.

— Меня злишь не ты, а то, что я тоже не могу вернуться в прошлое и все изменить, — шепчет Глеб. — Меня злит, что ты нервничаешь, а по сути я ничего не могу сделать.

— Ты можешь говорить со мной, — сжимаю его ладонь. — Вот сейчас говорим и мысли другими становятся. Хорошими. Мы не потеряли друг друга, доверились, не испугались…

— Говорить могу, — прижимается щекой к виску.

— Да, говорить, — отстраняюсь и заглядываю в его лицо. — И тогда, когда тебе страшно. Тебе, Глеб. Все началось с этого. С того, что тебе стало страшно и ты ничего не сказал.

— Солгласен, — тяжело вздыхает он. — С такой же… — он осекается и через секунду продолжает с улыбкой, — герлфренд ничего нестрашно.

— Ну, какая я тебя герлфренд? — фыркаю я чувствую, как к щекам приливает румянец.

— Хочешь сейчас побыть леди-босс? — Глеб тянет меня к себе и целует в шею.

— Я больше не могу! — доносится крик Марка со второго этажа. — Я ничего не понимаю, что происходит!

Мы замираем, и я шепчу:

— Блин, у нас же дети.

— Точно, — вздыхает Глеб. — Дети.

— Этой книгой можно пытать! — рявкает Марк. — Я думал это ужастик!

— Аленке вот страшно, — смеется Арс, и я слышу в его голосе злорадство. — Мы бы давно закончили, если бы ты так не психовал.

— Да я ничего не понимаю!

— А ты слушай внимательно!

— С Арсом надо поговорить, — шепчу я.

— Я говорил, — едва слышно отвечает Глеб. — И не раз говорил, когда на пробежке были вдвоем. Он о многом беспокоится, но он тоже не отказывается от меня. Он верит мне.

— Я сожгу эту книгу! — верещит Марк.

— Да блин! — возмущается Аленка. — Пусть продолжит! Замолчи! Там что-то страшное началось!

— Думаешь, мне не стоит с Арсом говорить? — тихо спрашиваю я.

— Поговори. И это ты его в прошлый раз сдержала, Нин, — обнимает меня и валится на подушки дивана, увлекая меня за собой. — Как же мне с тобой повезло, Нинок.

— Ты почаще об этом вспоминай, — Закидываю на него ногу. — Каждый час по пять минут.

— Марк! — верещит Аленка. — Отдай книгу! Марк! Козел!

— Может, сейчас успокоятся? — настороженно шепчу я.

— Мам! — топот ног по лестнице и через несколько секунд в гостиную врывается злая Аленка. — Марк выкинул книгу в окно!

— И еще раз выкину, если принесешь!

— Ален! — доносится смех и голос Арса. — Она у меня и на телефоне есть! И на ноутбуке! И на планшете!

— Да блин! — отчаянный вопль Марка, и я со смехом утыкаюсь в плечо Глеба, который шепчет:

— Эти двое вырастут, подоспеют другие двое. Большой, теплый и пахнет сухим мхом и сладкими булочками. Мой. Не отказалась и не откажусь.

Глава 52. Солнышко

— Как ты? — спрашиваю я у Арса, который отвлекается от телефона и поднимает на меня недоуменный взгляд.

— Норм, — пожимает он плечами.

Я минут молчу, подбирая слова, чтобы вывести старшего сына на откровенный серьезный разговор.

— А… — тянет он и отхлебывает из кружки чай, — я понял о чем ты.

Затем он откусывает от пирога с мясом кусок жует и бубнит:

— И так тоже норм.

— Точно?

Жует, глотает и отвечает:

— Да. Только…

— Что? — я вся напрягаюсь.

— Боюсь, что ты на меня повесишь подгузники, — расплывается в улыбке.

— Ах ты засранец, — охаю я.

— Что? — опять кусает пирог. — Это