Я чувствовала давление, растущее вокруг нашего пузыря и угрожающее раздавить нас.

– А что насчет Джейкоба?

Мандей пожевала нижнюю губу.

– Я так не думаю. Он не стал бы делать этого.

– Что? Да он первым и пустил этот слух! Даже после того, как ты напинала ему по заднице, а он продолжил врать тебе, ты его защищаешь?

Мандей покачала головой, по-прежнему погруженная в раздумья.

– Нет. Это просто на него не похоже. Он мог бы выкинуть что-то другое, но не это.

– Стоп, стоп! – крикнула мисс Мэнис, выключая музыку.

Я вздрогнула на половине оборота и чуть не упала лицом вперед. Слава богу, мы были одни.

Я не вынесла бы такого позора на глазах у других девушек.

– Что-то не так? – спросила я, едва дыша. Оставалось еще десять минут урока, и мне еще нужно было довести до совершенства концовку своего выступления. А мы как будто постоянно останавливались посередине – словно на незавершенной мысли.

Мисс Мэнис улыбнулась, плотно сжав губы, положила ладони на бедра и грациозно прошла через студию.

– Клодия, у тебя все в порядке?

Я сглотнула.

– Да, мэм.

– Хм. – Она дважды стукнула себя пальцем по подбородку, обходя меня по кругу, словно жертву. Пот стекал по моей шее, ноги гудели. – Твои родители платят хорошие деньги, чтобы ты могла заниматься здесь. Так что я верю: ты воспримешь всерьез то, что я сейчас скажу. Да?

– Да, мэм.

Она кивнула и мягко заговорила:

– В танце должна быть эмоция – душа. В твоем выступлении что-то отсутствует. Страсть, искра жизни. Сольные выступления делаются для вас, чтобы растормошить ваши творческие способности под чутким руководством. Но я теперь сомневаюсь, готова ли ты к этому.

Я задержала дыхание на пять минут, потом выпалила:

– Я танцую быстрее! Эта песня… слишком медленная для меня.

Она нахмурилась, взгляд ее стал жестче.

– В этой жизни ты не всегда получаешь то, что хочешь, но ты должна протанцевать сквозь это, – сказала она. – Слушай пианино, Клодия! Это ритм, которого ты так жаждешь. Ты просто должна слышать его.

Дорогая Мандей!

Блин, подруга, ты что, перетаскала ВСЮ мою одежду? Нет, я конешно шучу, но разьве не глупо, что у тебя полный шкав одежды, но какбутто вечно нечего одеть? Я собираюсь на матч, куда меня пригласил Майкл из церкви. Я знаю, что ты подумала, но это не свиданье. Я перивернула свою комнату вверх дном, ища чтобы смотрелось круто, но сдирала все, что одевала. Я так и слышу тебя: «Нет, не это… ты серьезно? Такое нельзя носить! Ты что, шутиш, тебе какбутто двенадцать лет!» Вообщем, не злись, что я иду на матч без тебя.

Ладно?

Пот стекал по моему телу – я и не подозревала, что можно так взмокнуть в середине зимы. Полагаю, это потому, что я никогда не представляла, что на свой первый матч в старшей школе пойду без Мандей. Сама идея этого потрясала. Но, как сказал папа, я должна была выйти из тени и сиять. Пусть даже без нее.

Мама помогла мне выпрямить волосы, и мы сошлись на блеске для губ и туши для ресниц. Я надела черные джинсы, мохнатый свитер лавандового цвета с треугольным вырезом и высокие черные ботинки, а вместо темно-гранатового пуховика натянула мамину кожаную куртку цвета черной лакрицы – эту куртку она надевала на свидания с папой. Я накрасила ногти баклажановым лаком и нарисовала на кончиках темно-розовые полукружья.

Мы затормозили у крыльца старшей школы имени Бенджамина Кардозо; нас окружило море ребят в темно-фиолетовом и белом. Двое волонтеров, стоящих у крыльца, раздавали алые листовки: «Спасем “Эд Боро”! Это наша община! Это наш дом!»

– Ладно, Горошинка, – сказала мама, – желаю тебе хорошо провести время. Наслаждайся матчем.

Тот же самый страх, сковавший меня в первый день в школе, снова пробудился. Я не могла просто так взять и войти туда в одиночку. Если б со мной была Мандей, наш пузырь защитил бы нас от неизбежных атак.

– Что не так? – спросила мама.

Я посмотрела в зеркальце заднего вида и проверила, не размазался ли блеск у меня на губах. Мне нужно было выиграть немного времени.

– Ничего.

Мама вскинула брови.

– Нервничаешь? Хочешь, чтобы я вошла с тобой?

– Мам! Я не могу пойти туда с тобой, как будто сбежала с продленки. Просто…

Резкий стук в окно заставил нас обеих вздрогнуть. Майкл, склонившись, улыбался нам через подернутое инеем стекло.

Мама опустила окно, и в нос мне ударил запах его одеколона.

– Здравствуй, Майкл, – поприветствовала мама. Он помахал рукой и посмотрел на меня, а его улыбка стала еще шире.

– Игра вот-вот начнется; пойдем поищем место.

* * *

Ревущая толпа заполняла трибуны, вскакивая всякий раз, когда мяч попадал в корзину. Можно было учуять запах пота, текущего по телу каждого игрока, услышать скрип резиновых подошв, скользящих по сверкающему полу битком набитого спортзала, ослепнуть от яркого света, который отражали сверкающие помпоны чирлидерш, вращающиеся в воздухе.

Мне пришлось расстегнуть куртку, когда мы влезли на самый верх трибун, втиснувшись в середину ряда.

– Здесь высоко, – заметила я, приглаживая волосы и надеясь, что они не начнут снова виться от липкой жары.

– Зато воздух отличный, – подмигнул Майкл, придвинувшись ближе. Мои щеки вспыхнули, и я едва удержалась от глупой улыбки. «Это не свидание».

Шла вторая четверть матча, «Клерки» вели со счетом 20:15. Я пила опьяняющий наэлектризованный воздух. Это было похоже на эпизод из какого-то фильма, где мне досталась главная роль.

– Тебе не жарко? – спросил Майкл, дергая меня за рукав. – Снимай куртку, нам еще долго сидеть.

Я начала стягивать мамину кожаную куртку в этой тесноте, а Майкл помогал. Его пальцы скользнули по моей шее сзади, и кожу кольнула искра. Наши взгляды встретились, и напряжение брызнуло, словно вода из-под горячего масла на сковороде. Он судорожно сглотнул и снова уставился на поле. Просто статика. «Это не свидание».

– Итак… значит… мы впереди всего на три очка. Это будет трудная игра, – сказал Майкл, вытирая потные ладони о джинсы. – Ты знаешь что-нибудь про баскетбол?

Я нервно рассмеялась.

– Да, но футбол мне нравится больше.

Он ухмыльнулся.

– Это круто. Может быть, на будущий год ты придешь посмотреть, как я играю. Тренер сказал, что начнет выпускать меня на поле.

Я пожала плечами, притворяясь, будто мне все равно.

– Ладно.