горе после потери кого-то, но, в конечном счете, любая печаль связана с моими потребностями. Я нуждалась в папе, потому что он был моим наставником и примером для подражания. Моя печаль проистекала из потери этого. Папа заслуживал лучшего, кого-то, кто любил бы его и выражал печаль, несмотря ни на что.

Ее слова повисли в воздухе, пока я обдумывал их значение.

— Думаю, что это утверждение правдиво и для нейротипичных людей. Они скорбят и оплакивают людей, потому что те удовлетворяли их потребности, будь то любовь, доброта, внимание, привязанность и так далее. Люди — эгоистичные существа. Мы не скорбим о других людях, если они не влияют на нашу жизнь.

Поппи, похоже, была не согласна с этим, ее глаза молча оспаривали мои слова.

— Но, — добавил я задумчиво, — если речь идет о внешнем выражении скорби, то достаточно людей открыто горевали по твоему отцу. Уверен, что твоя мать любила и оплакивала его.

Поппи насмешливо хмыкнула.

— Мама снова вышла замуж через пять месяцев после смерти папы. Как же сильно она его любила? — оттенок горечи окутал ее слова. Поппи отвела взгляд и сказала: — Возможно, твой отец был прав с самого начала. Мама изменяла папе.

Глава 18

Дэймон

Ничто не могло подготовить меня к заявлению Поппи. У меня не нашлось слов утешения, которые могли бы опровергнуть обвинение. Поппи уставилась в потолок, молча давая понять, что не станет углубляться в эту тему, несмотря на то, что сбросила бомбу.

Мне ужасно хотелось вернуть Нила в его кроватку и притянуть Поппи к себе. Обнять ее. Утешить. Почувствовать биение ее сердца напротив моего. Я хотел сделать с ней много вещей, как грязных, так и романтичных. Но она плохо бы отреагировала на утешение. Все, чего она хотела сейчас, — это сменить тему.

Я проявил немыслимую для себя сдержанность, отвлекаясь на окружающую обстановку. Приподнявшись на локтях, я позволил своему взгляду блуждать по комнате, изучая антикварные вещи. Я остановился на статуэтке Смерти с косой на прикроватной тумбочке Поппи. Она соответствовала общей тематике комнаты.

— Неплохая коллекция антиквариата, — заметил я, нарушая тяжелое молчание между нами.

Поппи пробежалась глазами по статуэтке в моей руке.

— Мне нравится стиль.

Я осторожно вернул статуэтку на место, убедившись, что она ни на дюйм не отклонилась от первоначального положения. Поппи, казалось, была довольна моими стараниями, тяжелое облако немного рассеялось.

В моем голосе зазвучали игривые нотки, когда я провел пальцем по ее старой деревянной тумбочке.

— Ты случайно не потратила больше денег на подержанное барахло, чем могла бы на новую мебель?

— Винтаж стоит денег, — невозмутимо объяснила она, в ее голосе прозвучал намек на гордость. — Но он того стоит.

Затем я толкнул локтем матрас под собой.

— Уверен, что за эту кровать стоило заплатить вдвое больше. Ты пытаешься вернуть каменный век?

Она приподняла плечо.

— Мне нравится твердый матрас. Он не дает мне проспать. Потребовалась некоторая практика, но я научилась обходиться пятью часами сна. Так у меня остается больше времени на продуктивность.

Я снова подтолкнул матрас, придя к выводу, что он больше подходит для холодной темницы. Нет. Компромисс со сном меня не устроит.

— Психопаты любят жесткие матрасы, — заключил я.

— Неужели мой веселый нрав ввел тебя в заблуждение относительно моей личности? — парировала она.

Кривая усмешка тронула уголок моего рта.

— Ни за что, маленькое дьявольское отродье. Я бы скорее поверил в то, что ты заперла кого-то в подвале.

Она отшатнулась, словно оскорбленная.

— Это безответственное похищение, — заявила она голосом, полным презрения. — Из подвалов слишком легко сбежать. Я заперла его в комнате страха.

В обычной ситуации я бы предположил, что она шутит. За исключением того, что в ее речи не было и намека на черный юмор.

— Что, прости?

— Я просто говорю, что психопатия не равна глупости. — Объяснила она как ни в чем не бывало. Поппи продолжала смотреть на меня с непреклонным выражением лица.

Я приподнялся, чтобы сесть, когда выражение ее лица не изменилось.

— Объясни мне часть про «заперла его в комнате страха».

Без колебаний Поппи приступила к подробному рассказу о своем гражданском аресте. Она открыла приложение на своем телефоне и показала мне видео с Парисом. Он безудержно рыдал, уткнувшись в подушку, грудь вздымалась от отчаянных усилий.

— Думаю, что он не слишком хорошо отнесся к похищению, — определила она.

Длинные черные волосы каскадом рассыпались по ее плечам, словно занавес из теней, пока она оценивала мою реакцию. По какой-то причине, Поппи, казалось, ждала моего осуждения, как будто я не был способен принять ее поступки.

— Я выпущу его, как только придумаю, как сделать так, чтобы он не устроил скандал и не обратился в полицию, — пустилась она в оправдания, когда я промолчал. — Парис неприлично богат, так что я не смогу его подкупить. Единственное, чего он может захотеть… — Она позволила серьезности намека повиснуть между нами. — Этого никогда не случится.

Волна ревности захлестнула меня, угрожая поглотить все мои чувства. Неужели она думала, что я позволил бы ей принять такой вариант, даже если бы она была согласна? Или она беспокоилась, что мое затянувшееся молчание было осуждением ее мести и что, если она отпустит этого ублюдка, то я успокоюсь? Мое молчание было попыткой сдержать свой гнев, чтобы не выдать, как сильно меня убивает то, что кто-то посмел прикоснуться к ней или подумал, что может отнять ее у меня. Мои руки затряслись от неконтролируемой ярости.

Сегодня я узнал о таинственном партнере для свидания, назначенного бабушкой Поппи. Мой начальник охраны проследил за многочисленными гостями со вчерашнего приема и щедро заплатил им, пока кто-то не указал ему на Париса. Все быстро встало на свои места. Поппи терпела Париса, потому что не хотела вносить еще больший раскол в хрупкие отношения ее матери и бабушки. Отношения Поппи с мамой и бабушкой в определенной степени были важны для нее. Я хотел защитить их связь. Однако я также знал, что хладнокровно убью Париса, если он посмеет снова приблизиться к Поппи. Поскольку мне не нравилась идея пожизненного заключения, я планировал нанести ему «дружеский» визит завтра. Но, похоже, этот ублюдок опередил меня, явившись сюда.

Я должен был предвидеть это. Поппи не стала возражать мне сегодня вечером, потому что ее окружение представляло большую угрозу, чем враг. Этот дом был переполнен властными родственниками, отчимом, которого она ненавидела, и такими уродами, как Парис. Я не мог смириться с мыслью, что у него есть доступ к Поппи. Я не