Однако Лаши, которого пришелец чем-то заинтересовал, не дал ему договорить

– Садись, побеседуем. Тебя как звать?

– Шарум, – молодой человек уселся между Дардой и Тамруком. Держался он без робости. Но, видимо, какое-то воспитание в жизни получил – хватать угощение без приглашения и в присутствии старших не стал.

– Я думал, Шарум, ты из города ушел.

– Я и ушел. Домой. Мы жили рядом с Маоном. Знаете, где это?

Грабители закивали – знаем, мол, и только Дарда переспросила:

– Жили?

– О том и сказ. Отец мой сперва был погонщиком мулов. Подкопил денег после женитьбы и взял участок земли в аренду у князя Маонского. Заключил договор честь честью, не с самим князем, конечно, а с управителем его. И жили мы неплохо, я как вырос, тоже с караванами стал ходить, потому как отец работников нанимал…

– Что тянешь-то? – пробурчал Тамрук.

– Я к тому веду, что в прошлом году я не сразу домой вернулся, после того, как по ребру получил. Я с караваном дальше пошел, аж до самой Дельты. А потом все же домой повернул. А там такие дела, что не приведи Хаддад! Князя Регема уж нет, как нет, а царь забрал себе и княгиню и город.

– Болтали у нас про это, – Тамрук откусил половину лепешки. – А до тебя это как касаемо?

– Еще как. – Лицо Шарума передернулось. – Князя теперь нет, есть наместник. И взамен княжеских людей везде царских ставят. Стало быть, и управитель новый. И заявил он, что владеем мы землей незаконно. Нет-де об этом никаких записей. А какие, к демону записи? Спокон веков вся округа у клятвенного камня договоры заключала. Слово дали, жертву принесли, и всех дел! А теперь это не считается. И все, что мы в казну платили, не считается. Согнали отца с матерью с земли, как захватчиков, а в счет долга перед казной забрали и скотину, и все, что в доме было, и в амбаре. А когда отец пришел к новому управителю правды искать, тот велел стражникам гнать его со двора. Он уходить не хотел, кто-то его древком в грудь двинул, он упал, а там – камень. И все. А мать так померла. То ли с горя, то ли с голоду.

Дарда слушала внимательно. То, что произошло с Шарумом, было, пожалуй, хуже того, что пришлось пережить ей.

– А ты что же? – спросил Тамрук.

– Что – я? Забрался ночью в дом к тому управителю, и… – Шарум дотронулся до цепа за поясом.

Они посмотрели на него с одобрением – и Дарда, родителями изгнанная, и прочие, по большей части родителей своих не помнившие. Ибо кровная месть почиталась в Нире как обязанность каждого достойного человека. И ничто не могло быть святее мести за родителей.

Лаши придвинул к Шаруму кувшин и крикнул:

– Эй, Нисим! Еще чашу принеси!

Несколько позже он, однако, пожалел о своем порыве и по дороге в город сказал Дарде (Шарума они отправили с Тамруком и Сови):

– А может, этот парень просто ловко купил нас? Проверить-то мы не можем, не тащиться же в Маон. А сочинять красивые истории мастеров и в Каафе хватает.

Дарда пожала плечами.

– Если он заслан Иммером, мы выясним это при первом же деле. А если он пришел ради мести за поражение, то убить он хочет только меня. Пусть попробует.

– Считаешь, это невозможно? – фыркнул Лаши.

– Возможно. Но не так просто.

Но ничего подобного с того дня, как Шарум присоединился к ним, не приключилось. До того дня, когда Дарда благополучно находилась у себя дома.

Проживала она отнюдь не в трущобах, но и не среди знати. Местом своего проживания Паучиха выбрала один из ремесленных кварталов, где стены глухи, а окна слепы. И в доме прежде находилась мастерская резчика. Состарившись, хозяин с женой перебрались к родственникам, жившими по соседству, а дом заняла Дарда. В условия соглашения входило также то, что жена резчика готовила для Паучихи еду, ибо Дарда прибегала к названному занятию только тогда, когда от этого зависела ее жизнь. В доме, когда она там задерживалась, Дарда могла спокойно предаваться тому, что доставляло ей в жизни удовольствие. То есть она спала, мылась и читала.

Лаши, Сови и еще кое-кто знали, где живет Дарда. Но знали они и то, что она крайне не любит гостей. К своей территории Дарда относилась на редкость ревниво, право на свободную жизнь в одиночестве было ей дороже любой роскоши. Поэтому, без исключительной необходимости к ней никто не приходил. И явление Лаши в дверях означало нечто необычайное.

Кресел и скамеек в доме Дарды не имелось. Не потому, что она, как Нисим, соблюдала древние обычаи. Просто в них не было необходимости. Сама Дарда сидела или лежала на постели, а посетителей не предусматривалось. Зато в доме был сундук, где Дарда держала кое-что из одежды. Остальное хранилось в кладовке. Почти весь дом, кроме той кладовой, занимала большая просторная комната. Ее Дарда создала из бывших здесь прежде мастерской и спальни, сломав перегородку. Кухня, оставшаяся от прежних хозяев, располагалась во дворе, рядом с колодцем – наличие колодца было одной из причин, по которой Дарда избрала этот дом. От резчика осталась и фигура Никкаль в нише, устроенной в наружной стене дома, слева от двери. Проходя мимо нее, Лаши инстинктивно коснулся лба и сердца, как подобает, хотя не был особенно религиозен. Однако у него была причина выразить почтение Госпоже Луны.

В доме он не стал разводить обширных предисловий. Сел на сундук, подпер кулаком щеку и сообщил:

– Нынче приходила служанка из храма Никкаль. Мать Теменун передает, что с тобой хочет поговорить князь Иммер.

– Со мной? Ты не ошибся?

– Сказано точно: "Хочет поговорить с Паучихой".

– Но вожак у нас ты.

– Не придуривайся. И князь наш пузатенький тоже не дурак.

– И чего я ему занадобилась? Вернее, зачем мы занадобились?

Лаши был скорее озадачен, чем оскорблен, что его первенством пренебрегли.

– Если б я знал! Всю дорогу голову ломаю. Чем он недоволен? Он свою долю всегда получал.

– Может, он думает, что с тех пор, как мы стали выходить из города, его доля уменьшилась?

– Так она и в самом деле уменьшилась!

– Стало быть, из-за этого?

– Сомневаюсь я. Мог бы передать, что недоволен. Мало ли продажных стражников нам известно.

– То-то и оно. Думаешь, это ловушка?

– Ты скажешь! В храме Никкаль? Это же святотатство. Весь Кааф на дыбы встанет.

– Оно конечно, – последний довод не убедил Дарду. Она признавала власть Никкаль, но в силу воспитания понятие "святотатство" ее не очень страшило. Равно как и попрание сложившихся обычаев. – Но ты, наверное, прав. Для ловушки это как-то глупо. Если бы он хотел посчитаться с нами, сдается мне, он придумал бы что-нибудь еще…

– Так ты пойдешь?

– Конечно. Другого способа узнать, чего светлому князю от нас надобно, нет. Когда он назначил встречу?