– Ты мог бы схватить и казнить тех, кто подрывает основы благополучия Каафа, – вежливо сказала она.

– Мог бы. И любой другой правитель на моем месте так бы и сделал. Но зачем ломать орудие, когда его можно использовать?

– И как же ты собираешься использовать нас, светлый господин?

– Не терпится узнать? А ведь ты, говорят, славишься среди своей братии умением выжидать. Но не стану тебя томить, Паучиха. Я пошлю тебя и прочих защищать границы. Ибо кто лучше справится с разбойниками, чем другие разбойники?

– Это остроумно. Но осуществимо ли?

– Не вижу иного выхода. Мои стражники – продажные твари, но при этом неплохие парни и вовсе не трусы. Однако они не способны совладать с бандами из южных княжеств. Слишком неповоротливы, И слишком горожане, впрочем, как и все мы здесь. Они не смогут предугадать, что предпримут люди пустыни. Ты – сможешь.

– Почему я? Светлому господину, должно быть, известен наш вожак Лаши. Почему бы тебе не поговорить с ним? Мужчинам легче найти общий язык.

– Возможно. Но никто из мужчин на моей памяти не сумел того, что сумела сделать ты. Я не о подвигах твоих во дворе Хаддада говорю, мне они безразличны. Тебе удалось заставить горожан сражаться в пустыне. Посадить уличных воров на коней.

– Я их не заставляла…

– Избавь меня от уверток. Наверняка ты думаешь, что я решил выжить тебя из города. Не скрою, меня бы это устроило. Но если бы это было единственной моей целью, я не стал бы прибегать к таким сложным методам. Мне превосходно известен некий дом за старыми гончарными рядами, и кто там живет. Нет, я не засылал к вам шпионов. Просто кое-кто из твоих молодцов много болтает. Так что избавиться от тебя я мог бы без труда.

Скрытая угроза не слишком устрашила Дарду. Неужто кто-то и впрямь не в меру болтлив? – думала она. Или Иммер лжет, дабы скрыть, что действительно подсадил к ним своего человека? Неужели она так ошиблась в Шаруме? Так или иначе, она не позволит себя запугать.

– Я ценю твое доброе отношение, светлый господин. Радостно думать, что ты находишь время думать о таком ничтожном существе, как я. Ведь ты так занят. Твой секретарь Убара вчера представил тебе отчет о налогах, полученных с ремесленных кварталов, и тебе пришлось разбирать его до глубокой ночи. Да еще эти известия о лазутчиках из Шамгари. А тебя вдобавок мучал ревматизм – настолько, что ты решил выписать лекаря из Дельты.

Ночной сумрак был кстати, ибо скрыл, как побагровел Иммер. При разговоре князя с Убарой никто не присутствовал. Или он так думал.

– Не подумай, что я заслала к тебе шпиона. И твои слуги и служанки тебе верны. Они даже не болтают…

– Так что же это? Колдовство? – Иммер повернулся к матери Теменун. – Ты никогда не говорила мне, что такие вещи возможны. И что она – колдунья!

Верховная жрица осталась невозмутима.

– Ты совсем забыл о вине и угощении, князь, – сказала она. – Почему бы и тебе не выпить, дочь моя? – И она самолично наполнила кубок Дарды.

Иммер оценил этот жест и несколько успокоился. Дарда взяла кубок, но, прежде чем выпить, заметила.

– Каким бы образом я ни узнала о происходящем в твоем доме, господин, я не употребила этого тебе во вред. Даю слово в присутствии матери Теменун. Как видишь, наше доброе отношение взаимно.

Она не лгала. Иммер вызывал у нее определенную симпатию. Ей, как нынешним согражданам, нравились люди хитрые, но не откровенно подлые. А Иммер, пройдоха и мздоимец, без сомнения, заботился о благе Каафа.

– Хорошо. – Иммер снова отпил из кубка. – Вернемся к тому, о чем я говорил. Я дам тебе все, что потребуется – оружие, лошадей. И буду тебе платить. Золотом.

– Хочешь меня купить? Но даже если ты осыплешь меня золотом с головы до ног, я не смогу купить себе другое лицо.

– А ты хочешь иметь другое лицо?

Вопрос был задан таким тоном, что Дарде на миг стало не по себе. Она так привыкла отождествлять себя со своим безобразием, что расстаться с уродством для нее было бы все равно, что потерять себя. Эт от человек умнее, чем кажется, подумала Дарда, следует быть с ним осторожнее.

– В любом случае я не могу дать ответ сразу, – сказала она. – Я должна посоветоваться со своими людьми.

Иммер милостиво кивнул.

Возвращаясь домой по темным улицам, Дарда уже знала, что согласится с предложением Иммера. Пусть он думает, что выживает ее из города. Она уже могла себе позволить делать людям приятное. Но в последний год Дарда чувствовала, что Кааф, любимый Кааф, веселый, грязный и преступный, становится ей тесен. И если кто-то желает обеспечить ей выход на простор…

Дарда взглянула на месяц, светлый клинок Владычицы Ночи, и ее узкие бледные губы тронула улыбка. Жизнь – такая, какая она есть, ей нравилась.

– Из Фейята они.

– С чего взял?

– Плащи полосатые.

– В восточном Хатрале тоже.

– А спорим?

– На что?

– На сегодняшнюю долю.

– Заткнитесь! – сквозь зубы бросил Лаши, и Шарум с Уту, обычно прозываемом Бегуном, прекратили шепотом препираться. Только Уту сделал утвердительный знак – согласен, мол.

Прозвище свое он получил отнюдь не за то, что бегал от сражений. Но по быстроногости он мог поспорить с хорошей лошадью. И даже если это сравнение преувеличено, вряд ли кто иной мог бы успеть высмотреть и шайку налетчиков, предположительно из Фейята, и караван, двигавшийся в направлении долины Зерах.

Можно было дождаться, пока фейятцы нападут на караван, и ударить им в спину. Но они решили устроить фейятцам засаду до встречи с караваном. Хотя это казалось более опасным, здесь несогласных не было. Единственное, что вызывало у некоторых сомнение – будто налетчики были именно из Фейята. В здешних краях уроженцы этого юго-западного княжества встречались редко. Не потому, что они были добродетельнее других и чурались грабежа и разбоя, а потому, что Фейят отстоял от Нира дальше Хатраля и Дебена. Дельта к ним была ближе, правда, там и пограничных застав имелось больше…

Сейчас отряд разделился. Те, кого возглавлял Лаши, укрывшись за склоном высокой песчаной дюны, смотрели, как приближаются всадники в красно-синих полосатых плащах.

Уловка, заготовленная для них Паучихой, была из разряда тех, что гордые люди пустыни назвали бы низменной, подлой, вполне достойной жалких, лживых и трусливых нирцев, одним словом – горожан. А нирцы, в особенности уроженцы Каафа, пришли бы от нее в восторг. Впрочем, изобрести эту уловку способен был только человек, достаточно пробывший в пустыне и знающий нравы и обычаи воинов южных княжеств.

Например, они ездили только на жеребцах, презирая тех, у кого под седлом были кобылы и мерины. А как же иначе? Только тот достоин называться мужчиной, у кого хватило сил и храбрости укротить норовистого коня, а кто ездит на мерине – сам мерин,