Подняв взгляд от малыша, Грета увидела, что Кри-акх и мама ребенка – «Акха, – подумала она, – ее зовут Акха», – наблюдают за ней. Она почувствовала, что щеки горят.

– Ему любопытно, – посчитал Ратвен. Грета бросила на него быстрый взгляд и снова сосредоточилась на гуленке.

– Он такой славный! – сказала она.

Маленькая ручонка с растопыренными пальчиками похлопала по светлой волне ее волос, а потом младенец уткнулся лицом ей в шею и крепко в нее вцепился.

* * *

Чуть позже, на кухне, Грета поставила чайник и стала смотреть, как Ратвен трет маленькие сероватые жирные следы рук, оставшиеся у него на рубашке. Большая часть грязи, похоже, досталась ему: ее собственная толстовка выглядела лучше.

– По-моему, пятна не отойдут, – сказала она. – Хотя картина была в высшей степени трогательная: вы стоите с младенцем на руках.

Ратвен изобразил негодование.

– Видели бы вы себя: порозовели и задохнулись, качая его на руках. Он ведь поправится, да?

– О да, – заверила она. – Если организм не даст неприятных реакций на антибиотики, то будет в полном порядке. У детей постоянно бывают инфекционные отиты, к какому бы виду они ни относились. Кри-акх позаботится, чтобы мамочка поняла, как часто ему надо давать лекарство и болеутоляющее.

– Какой на нем впечатляющий наряд, – отметил Ратвен. – Я про Кри-акха. Эти… э… эти крысиные хвосты – интересная деталь, правда?

Грета невольно рассмеялась:

– Да. Они говорят: «Как же много крыс пошло на эту накидку!» Не знала, что вы интересуетесь гульской модой, Ратвен. Вы полны сюрпризов.

– Это точно, – подтвердил он. – «Есть многое на свете»… и так далее. Я все еще не оправился от потрясения, что вы заставили сэра Фрэнсиса отправиться за покупками. Вот уж поистине сюрприз.

– Я его не заставляла! – запротестовала Грета. – Он сам вызвался. Благородно, смею добавить. По правде говоря, ему вроде бы нужен был предлог выбраться из дома, пусть даже для этого придется сесть за руль вашего «Вольво».

– А что не так с моим «Вольво»? – возмутился Ратвен. – Если не считать капризного переключения на третью скорость.

– Его чертовски сложно припарковать. Да, кстати, – тут Грета прищелкнула пальцами, вспоминая, как аккуратно были разложены хирургические инструменты, которые он для нее приготовил. – Вы правда водили машину «Скорой помощи» во время бомбардировок Лондона?

– Правда. – Чайник закипел, и он встал, чтобы заварить чаю. – И я свободно говорю на четырех языках, а на пятом и шестом – очень плохо, штопаю носки, танцую танго, не говоря уже о волнующе-опасных укусах в шею… и фокусу с летучей мышью. Про фокус с летучей мышью меня не спрашивайте. Однако я не умею пилотировать вертолеты, играть на пианино и сочинять лирические стихи; и не просите меня ухаживать за комнатными растениями. А вот и сэр Фрэнсис вернулся из супермаркета.

В дверях щелкнул замок – и, бросив попытку представить себе Ратвена за штопкой носков, Грета отправилась помочь занести покупки.

Как выяснилось, сэру Фрэнсису никто не угрожал насилием – по религиозным или иным мотивам, – и ему удалось справляться с капризной коробкой скоростей «Вольво» без проблем (Грета могла только молча восхититься), но уровень напряженности в городе ясно ощущался по поведению других покупателей. Одиннадцать убийств, и конца им не видно, а полиция, похоже, ничего поделать не может.

– Ситуация ухудшается, – сказал он, вручая Грете коробку с чайными пакетиками. – В очереди к кассе люди говорили о том, что вообще собираются уехать из Лондона, по крайней мере на время – будут гостить у друзей или родственников вне города. Или отправят отсюда детей, если сами не смогут уехать, как это делали во время войны.

Грета растерянно заморгала: мысль о том, как Ратвен водил машину «Скорой», все еще оставалась с ней. Вдруг стало интересно, что в сороковые годы делал Варни.

– Все настолько плохо? – уточнила она.

Грета достаточно мало времени проводила в, если можно так выразиться, реальном мире: ее дни были отданы работе, которая не касалась обычных людей, их мнений и занятий, так что было довольно странно осознавать, что на самом деле ситуация для простых обитателей Лондона, которые не знают всего того, что знает она, действительно оказалась почти такой же плохой.

– Общей… паники нет, – ответил Варни, явно пытаясь ее успокоить, – но люди определенно испуганы. Запах распознается безошибочно.

– Запах… – повторила она.

– В страхе от людей исходит особый запах, – сообщил Ратвен, оглянувшись от шкафчика, в который убирал консервы. – У него ярко выраженный характер. Не то чтобы неприятный, но резкий.

Грете это не слишком понравилось, однако комментировать она не стала.

– Но ведь пока больше ничего не происходило?

– Насколько я мог узнать, нет, – сказал Варни. – В тех газетах, которые я видел, о новых убийствах не говорилось, и я слышал разговоры об одиннадцати жертвах, не более.

– Хотела бы я думать, что больше их и не будет, – проворчала она и невольно содрогнулась, снова досадуя на то, что понятия не имеет, что следует делать.

Только они успели убрать все продукты, как Крансвелл позвал их с площадки лестницы – в кои-то веки без всякого легкомыслия.

– Ребята! Вам бы… э… стоило подняться сюда. Он очнулся и говорит.

Когда Грета ворвалась в спальню, обожженный мужчина невнятно бормотал и пытался сесть. Она умело подоткнула ему под спину подушки, позволив приподняться на постели.

– Эй, тише, тише. Успокойтесь. В чем дело? Вы что-то вспомнили?

Она заметила, что остальные молча вошли в комнату следом за ней, но все ее внимание занимал пациент. Он казался менее одурманенным и растерянным, чем во время их прошлого общения, но она бы не стала утверждать, что к нему вернулся здравый ум. Однако он хотя бы не говорил словами Писания, что она сочла хорошим знаком.

– Пытаюсь, – сказал он. – Бывают… проблески. Кусочки. Но этого мало…

– Вы хотите нам об этом рассказать? – уточнил Крансвелл со вполне понятным изумлением.

Неприятные глаза закрылись, открылись снова – и он чуть заметно кивнул.

– Нет причины… не говорить… теперь. Уже… уже осужден. Проклят Богом.

Фаститокалон чуть шевельнулся, словно собираясь заговорить, но, видимо, передумал.

– Ну, если пока это не учитывать, – сказала Грета, – то, кажется, мы можем помочь вам вспомнить то, что пропало. Вы разрешите одному из нас… вас загипнотизировать?

Это слово описывало ситуацию достаточно близко.

Он потянулся к ее руке, и Грета снова ощутила, как в нем бьется болезненный жар, почувствовала собственной кожей, точно так же, как ощущала свечение его голубых глаз, – и вспомнила, как Фаститокалон говорил: «Он – не человек. Уже не совсем человек».