себе. К вам зайдут… – сообщил командир, для которого Алекс между делом придумал псевдоним – «Разводящий».

Алекс почесал за ухом, словно выгадывая время для ответа, но так и не откликнулся. Поднял с пола сумку и устремился к лифту, так выказывая небрежение к сказанному, а может, наоборот, смиренность. «Разводящий» будто хотел Алекса о чем-то спросить, дескать, был ли он услышан, но передумал. Развернувшись, дал отмашку двоим мужчинам, стоявшим у витража, которые сразу двинулись ему навстречу. Один, судя по возрасту чуть за пятьдесят и сумке с красным крестом – врач, другой, тридцатилетний молодец, скорее всего, секьюрити.

Полуминутный инструктаж и связка, проигнорировав лифт, стала взбираться по лестнице, которая вела на второй этаж. Надо полагать, по душу Алекса, человека, рожденного плодить истории, чтобы, в конце концов, вмерзнуть со всеми потрохами в одну из них.

Алекс столкнулся с Кириллом в прихожей их «колонии поселения», притом что каждый из них в столь комфортном, шикарно обставленном жилье прежде не обитал.

Проблеск отрады в потухшем, как казалось, взоре, юношеская скованность, не вяжущаяся с обычным ликом крепкого, степенного парня, способного за себя постоять. В миноре и Алекс, будто на пороге некоего переосмысления.

Донесся шум шагов на лестнице, мигом вытряхнувший обоих из невнятицы умонастроения. Кирилл застенчиво улыбнулся, Алекс – решительно прошел внутрь.

Их пронзило понимание того, что в этом мире им больше не пересечься. И приближающиеся к апартаменту шаги – бесстыдный метроном, выбирающий последние мгновения чего-то ценного в их судьбе.

Таковое не требовало признаний, фиксации, эмоциональной раскраски. Близость, вдруг приоткрывшись, заявила о себе, чтобы отныне быть, память согревая. Пролетевшие шесть недель – синтез отчужденности и благодатного взаимопонимания – вылились в итоге в дружбу, которая вот-вот улетучится, не успев опериться. Оттого ее потеря точно резала по живому.

Все же их притяжение дружбой не было – слишком многое, не говоря уже о возрасте, их разделяло. Кирилл, питомец безотцовщины, тянулся к подопечному как к мудрому и простому в общении старшему товарищу, коим он хотел бы видеть своего непознанного отца, случайно обрюхатившего его мать и даже не догадывавшегося о его существовании. Алекс же находил Кирилла не очень продвинутым, но весьма чутким и харизматичным парнем, который скрашивал моральные тяготы их заточения.

Хоть эта функция и была вменена Кириллу по должности как носителю определенных черт, но, так или иначе, их общение Алекса обогатило. И ни в частностях, а органичным проникновением в его мир, который так и не изведал крепкой мужской дружбы и даже длительной привязанности.

Любые слова казались излишними, с червоточиной многозначности, так что прощанием стали: влага в очах Алекса и крепкие объятия мужчин. Разжал их настойчивый стук в дверь новой смены в лице очередной «тени» и врача с пронизывающим, как у невропатолога, взором.

Кирилл открыл им, и вышел, не оборачиваясь.

Врачей Алекс недолюбливал, хоть и находил их важным механизмом выживания человечества. Ремесленник с навыками дрессировщика – таким ему виделся усредненный врач.

Этот тезис, полагал он, служил укором не столько цивилизации, столько отрасли их плодящих, не дававшей себе труда понять: коммуникация с больным – отдельная, не менее важная, чем хирург профессия, требующая выделения в отдельную дисциплину, коль врачебный корпус в своей основе широтой воззрений не блещет…

Несовместимость Алекса с медицинской практикой – следствие отнюдь не его богемных замашек или оригинальничания. Разменяв полтинник, он, будто расхворавшийся, зачастил к врачам. Те же, поставив диагноз «панические атаки», даже не подумали вычленить источник. Но сделав это, надоумили бы: если исполинскому организму Алекса что-либо и угрожает, так это белая горячка из-за потребления в лошадиных дозах алкоголя. И текущая симптоматика – его, делирия, предвестие.

Ушли годы стенаний, граничивших с безумием, прежде чем его собутыльник, врач-расстрига и книгочей, за минуту-другую вправил «вывих» подсознания. С тех пор никаких самовнушаемых остановок сердца, эксцессов в виде брошенного в панике посреди трассы автомобиля и, разумеется, визитов к врачам.

Впрочем, к оным он все же захаживал, но не как пациент, а переводчик знакомых и родственников. Держал при этом себя свысока, требуя развернутости формулировок и расшифровки процедур. Сам же к врачам ни ногой, игнорируя письменные и телефонные напоминания обследоваться. Так или иначе, любой контакт с врачебной тайной в кавычках, как он порой любил щеголять, отзывался у Алекса скепсисом, как минимум.

– Не знаю, как вас по отчеству, – обратился к Алексу обладатель ведомственного клейма в виде красного креста на сумке и акцентированного взгляда.

– Поздоровались бы лучше… – укорил Алекс, переводя внимание на секьюрити, который принялся обыскивать апартамент. Тем самым размыл адресат.

– Не понял, это мне!? – вспетушился доктор.

Алекс демонстративно медленно перевел на эскулапа взгляд, устанавливая барьер некой автономии. Недружелюбно воззрился на визави, после чего двинулся к письменному столу, где уселся спиной к охраннику, вошедшему в служебный раж, и вполоборота к врачу, сбитому с панталыку. Активировал экран компьютера.

– Ладно, раздеваемся… – то ли предложил, то ли распорядился эскулап, подтверждая идею Куршина: учебную нагрузку по «Психологии» и «Этике» в медицинских ВУЗах следует увеличить втрое.

– А что потом? – поинтересовался Алекс. – Ищем в подъязычной области лезвие, а в анусе – заточку?

Эскулап и секьюрити застыли, словно узрели ту крамолу наяву, но ненадолго. Секьюрити рефлекторно проверил нечто под пиджаком, врач – глуповато заулыбался. После чего они переглянулись, транслируя непонимание, с чем этот чудаковатый продукт – Алекс Куршин – потреблять.

– Послушайте, – уважительно заговорил Алекс, разворачиваясь на кресле-вертушке к эскулапу. – Ведь не секрет: начальный диагноз врача – по внешнему виду. По крайней мере, мой личный опыт об этом говорит… От вас я не прячусь, весь как на ладони, но без всяких на то показаний трясти брюшком, прочими причиндалами не хочу.

– Чего, собственно, стесняться, женщин здесь нет, – по-свойски ублажал эскулап. – Делов-то на пару минут…

После некоторых раздумий Алекс откликнулся, казалось, найдя компромисс:

– Как бы то ни было, вы на работе, и протокол есть протокол, как, например, сканнер безопасности в аэропорту. С ним – не разминуться. Стало быть, если меня прозвонят, возражать не буду. Вон сколько электроники сюда завезли…

Эскулап достал телефон, но задействовать его не стал, видимо сообразив, что испрашивать инструкций у начальства при «пациенте» негоже; пресловутая врачебная тайна, на сей раз вдвойне наоборот, со шпионским подтекстом. Уведомив напарника об отлучке, убыл в неизвестность. Но не в глухую, а разродившуюся еще одним секьюрити, столь же безликим, как и первый, и не сводящим с горе-пациента глаз.

Прозвонив Алекса и его инвентарь, охрана препроводила подопечного в спортзал. Уселись,