Гюйгенс зачарованно рассматривал фотографии. Кольбер, давно общавшийся с миссионерами, тоже не остался равнодушен.

— Итак. Вы гениальный человек, сделавший открытия и изобретения, которые никто до вас из всего человечества не мог осилить. Мы — несколько довольно заурядных людей, которым совершенно случайно стало известно в миллионы раз больше, этим сделали вашу дальнейшую работу бессмысленной. Зачем героически карабкаться по стене, чтобы заглянуть в щелку, когда можно зайти в дверь и увидеть все легко и сразу.

Ученый сжался. Визитер кратко и безжалостно сформулировал причину бесцельности его последующей жизни.

— Посмотрите на вещи реально. Мы, члены Госсовета, не вознесемся на небо, как пророк. Мы здесь всерьез и надолго. У вас выбор: постигать Знание и передавать другим, либо продолжать слушать наукоподобный бред о том, рождает ли червей сырая земля.

Несколько смягчая удар, Малиновский добавил:

— Наше Знание конечно, Вселенная бесконечна. Если сможете постигнуть Знание и дойти до его края, двигайте науку дальше. Но не гарантирую, что вашей жизни хватит.

«Потому что нам после прилета ящериц потребовалось на это почти два столетия». Последнюю мысль он не стал высказывать вслух.

Дворец Мезон-Лаффит — одно из красивейших сооружений в окрестностях Парижа. Но для вознесения специально была выбрана деревенька чуть вдали от дворца, ближе к народу. Церквушка деревни Мезон-сюр-Сен была известна романтической историей о том, как хозяин Мезона Рене де Лонгей женился по расчету в 1622 году на тринадцатилетней Мадлен Буланк де Кревкер, дочери верховного судьи Палаты счетов. Как известно, такие чиновники не умеют жить бедно и даже не пытаются, а за дочерей дают заманчивое приданое. Брак оказался счастливым, родилось четверо детей. Когда Мадлен умерла, маркиз тосковал, больше не женился и не задирал подолы доступным дамочкам королевского двора, построил Мезон-Лаффит в память усопшей супруги, эдакий французский Тадж-Махал.

Несмотря на красоту дворца и по-своему милый провинциальный зимний пейзаж вокруг, Родригесу здесь решительно не нравилось. В присутствии всего личного состава драгунского полка Единого и двух других элитных парижских полков, обеих платформ и десантников в бронескафандрах, его не оставляло неприятное предчувствие, что в какой-то момент все может пойти вне сценария и по наихудшему варианту. Интуиция не подводила ни разу. Она неоднократно спасала ему жизнь в клоаках Фриско и Лос-Анджелеса, когда никакие датчики и сканеры не выявляли ни малейших вероятных источников угрозы, а беда приходила с непредсказуемой стороны. Он чувствовал провал всех расчетов еще за полчаса до того, когда против двух мушкетерских батальонов понеслась многотысячная лава французской конницы, но уже ничего нельзя было сделать, и он остался жив только благодаря Олегу. С момента, как Якимура походя махнул ему оставить бластер перед пикником, Родригес чувствовал необъяснимый дискомфорт, который выплеснулся наружу, когда бластер мог спасти если не ван Наагена и Новака, то хотя бы Олега и часового.

Он еще раз просчитал все плюсы и минусы ситуации. Гвардейцы в оцеплении не дадут устроить свалку из рвущихся к «святому» паломников. Десять драгун, он сам и два десантника непосредственно около Джонса. На пророке легкая защита, удар ножа, арбалета, мушкетной или даже винтовочной пули выдержит. Да и одет потеплее к полету на антиграве. Самый опасный момент — выход из кареты у церкви, вход и до платформы. На самой платформе защитное поле помощней. Разве что отравляющие газы напустят, но это несерьезное предположение.

Со дня, когда Джонс засел в Версале, выполнял представительские функции, а паломников пропускали редко, по одному и после обыска, покушения практически прекратились. Точнее, они были, но заканчивались в момент изъятия у злоумышленника ножа или иного оружия. В помещении обеспечить безопасность проще. Что же касается убийств правителей на открытом воздухе, то Генрих IV Валуа, Александр II Романов, Джон Кеннеди, Индира и Раджив Ганди, Анвар Садат — вот весьма неполный список. Всех их охраняли, только иногда убийцы оказывались в сговоре с охраной.

В полдень началась торжественная служба. Ритуал, частично слизанный с католических церемоний, частично созданный здесь же, вел сам парижский папа. Количество собравшихся превысило любые самые смелые предположения, по данным БПЛА компьютер Родригеса выдал оценку в сорок девять тысяч человек, и еще продолжали прибывать! Это больше, чем все население такого крупного города, как Роттердам. Народ запрудил деревеньку, кроме площадки перед храмом были плотно забиты все улочки, дворы и даже ближайшие поля. Люди мерзли на январском ветру и с самого утра терпеливо ждали.

К часу Родригес проверил оцепление вдоль коридора и подтвердил готовность к приему Джонса со свитой. В проход двинулись кареты, между ними и толпой в две колонны с каждой стороны живым щитом следовали драгуны. Впереди скакал Ойген, придирчиво осматривая все вокруг. Собравшиеся, посиневшие от холода, радостно размахивали руками и приветствовали пророка в последний раз. Они не могли представлять опасности. Но то тут, то там виднелись коричневые и черные рясы. Клирики вели себя сдержанно. Они считались самым опасным контингентом, среди них вполне могли затесаться фанатичные католики.

До церкви добрались без происшествий. Родригес сам открыл дверцу передней кареты и подал руку Джонсу. Сразу же к пророку попытались прорваться два десятка прокаженных и изуродованных, рассчитывая получить исцеление в последний миг. Это никак не входило в планы, гвардейцы и драгуны быстро оттерли бедолаг. Затем десять ветеранов плотно окружили Джонса, папу и президента. Далее выстроились члены Совета и приглашенные. Вошли в церковь.

Посреди зала стояла гравиплатформа, голопроектор изображал вокруг нее складки ткани, которые в момент вознесения должны были превратиться в облако. Вроде как облако неизвестно как оказалось в церкви, подхватило «святого», проплыло к выходу над головами и унеслось в небо. Вокруг столпились церковные служки, монахи, на особо почетном месте — послы наиболее значимых стран. Всюду в интерьере двузвездная символика Единого.

Прощальные звуки литургии, Джонс поднял руки, в последний раз благословил собравшихся и ступил к платформе. Родригес двинулся за ним, чтобы в момент вступления пророка на площадку тотчас включить силовое поле. У самой платформы стоял папа, воздев руки к небу.

Меж сутан двух клириков высунулся пламегаситель ПКМ. За долю секунды, пока Родригес вырвал из-под камзола бластер, пулемет рявкнул очередью. Первая пуля зацепила папу, вторая ушла в кого-то из приглашенных, а третья и последующие попали в пророка. Мини-защита приняла на себя первые три пули и сдохла, две вошли в тело.

Родригес выстрелил, закрыв глаза и прикрыв лицо. Пулеметчик с соучастниками превратились в огненный шар. Родригес ощутил нестерпимый жар, неприкрытые участки кожи мгновенно обгорели, начала тлеть одежда. Он подхватил падающего «святого» в такой же коптящей одежде, отпихнул папу и толкнул Джонса на платформу. Каким-то образом умудрился включить поле раньше времени, Джонс наткнулся на защиту и стал сползать вниз.