прихоти решаю зайти в двухнефную галерею. Она вполне может соперничать с малыми сохранившимися аркадами в Париже, Лондоне и Турине, но при этом не так велика и просторна, как Галерея в Милане или московский ГУМ, выходящий на Красную площадь. Тем не менее, войдя в этот торговый пассаж XIX века, который Достоевский описал в «Двойнике» и «Крокодиле» — он полностью отреставрирован в согласии со вкусами XXI века, — я тут же приметил отдел, где продавали товар, который имеется в каждом петербургском сувенирном магазине: ярких раскрашенных матрешек. Расписные куклы, вставленные, от самой маленькой до самой большой, одна в другую, представляют собой метафору всего, что здесь есть: один режим, один лидер, одна эпоха входит в другую или, как, по слухам, говорил Достоевский, один писатель вылезает из шинели другого.

На противоположной стороне, неподалеку, между домами номер 25 и 27 по Невскому проспекту, находится Казанский собор. Внешняя колоннада явно скопирована с собора Святого Петра в Риме, однако внутри, к величайшему моему изумлению, оказалась вовсе не туристическая достопримечательность, хотя туристы и толпились в центральном и боковых нефах. Это культовое здание — в отличие от собора Святого Петра.

Неподалеку от собора стоит памятник Николаю Гоголю, его поставили в 1997 году. Присутствие его здесь отнюдь не случайно — Гоголь был человеком набожным. Следует также отметить, что именно перед этим зданием был замечен гоголевский нос из повести с тем же названием: после побега с лица Ковалева он ехал в карете по Невскому проспекту, одетый, вообразите себе, в шитый золотом мундир статского советника. Ковалеву, понятное дело, очень хочется вернуть себе нос и водрузить его на место — на собственное лицо. Поклонники Гоголя давно уже не без скабрезности рассуждают о том, идет ли здесь речь о носе или об иной части мужского тела.

После Октябрьской революции собор закрыли и превратили в Музей истории религии и атеизма. Несмотря на советскую пропаганду, религия продолжала существовать в подполье — как и многое здесь всегда вынуждено было существовать в подполье. Однако вере суждено было стремительное возвращение, даже в стране, которая превратила одно из самых внушительных своих культовых сооружений в музей истории атеизма. В конце концов, мы ведь в столице вещей, которые не исчезают, только уходят в подполье на некоторое время.

Сейчас примет семидесяти лет советской жизни в Петербурге так мало, что приходится предположить: то ли население так толком и не восприняло марксизм, то ли сам марксизм нынче ушел в подполье. Одна из ярких примет возвращения в досоветскую эпоху — то, что многим улицам и проспектам возвращены названия царских времен, возвращено оно и самому городу: с 1991 года он опять называется Санкт-Петербургом, хотя в 1924-м, вскоре после смерти Ленина, был переименован в Ленинград. Можно сколько угодно гадать, в каком подвале хранятся теперь таблички с названиями улиц советского периода. Учитывая силу нынешнего путинского режима, невольно задаешься вопросом, какая именно часть советского режима ушла в подполье.

Чуть к западу от собора, в доме номер 35 по Невскому проспекту, расположен Гостиный двор, самая старая и крупная торговая галерея Санкт-Петербурга, построенная в 1757 году, — бесконечные аркады очерчивают целый квартал и напоминают похожие аркады на улице Риволи в Париже.

В доме номер 21 расположено чудо эпохи модерна, здание, построенное в 1910 году для меховой фирмы Мертенса, теперь здесь магазин «Зара». Почти напротив (это дом 28) расположено здание в стиле модерн с увенчанной шаром башенкой, бывшая центральная контора компании по производству швейных машин «Зингер», теперь там большой книжный магазин и кафе с видом на Невский. Сильно дальше к западу, под номером 56 по Невскому проспекту, находится еще один изумительный пример модерна, бывший Дом торгового товарищества «Братья Елисеевы» — он и сейчас напоминает о роскоши, которой когда-то блистала эта улица. После многих пертурбаций торговый дом снова превратился в роскошный продуктовый магазин.

Богачи Елисеевы жили в Доме Чичерина (Невский, 15) — здание успело сменить нескольких владельцев, прежде чем они приобрели его в 1858 году. Здесь бывали Достоевский, Тургенев, Чернышевский, изобретатель периодической таблицы Дмитрий Менделеев. Когда после революции Елисеевы бежали из страны, в этом доме собирались Блок, Горький, Маяковский и Ахматова; впоследствии часть здания передали под кинотеатр «Баррикада», и там молодой Шостакович служил тапером при показе немых фильмов.

Елисеевы были знамениты еще и тем, что им принадлежала самая большая коллекция скульптур Родена в России. После революции коллекцию национализировали, теперь она находится в Эрмитаже. Советы вообще занимались «реквизицией», «экспроприацией» или — употребим более подходящее слово — воровством частных коллекций. Богатый купец, торговавший текстилем, Сергей Щукин крепко подружился с Матиссом, чем и объясняется то, почему в Эрмитаже прекрасное собрание работ Матисса и Пикассо, здесь также много картин Сезанна, Дерена, Марке, Гогена, Моне, Ренуара, Руссо и Ван Гога. Иван Абрамович Морозов тоже, как и Щукин, бежал от революции, в результате его собрание работ Боннара, Моне, Писсарро, Ренуара и Сислея оказалось в руках большевиков. И Щукину, и Морозову удалось покинуть Россию, хотя и после множества тягостных приключений в духе «Доктора Живаго». Понятное дело, несмотря на все заявления России о десоветизации, эти бесценные собрания почти никогда не вывозят за пределы страны, поскольку наследники Щукина и Морозова, проживающие за границей, грозят судебным преследованием в местных судах с целью вернуть то, что принадлежит им по праву. То же самое справедливо и касательно находящегося в Эрмитаже собрания коллекционера Отто Кребса: это работы Сезанна, Дега, Пикассо, Тулуз-Лотрека и Ван Гога.

Если не считать работ, приобретенных государственной экспертной комиссией или подаренных — а это лишь крошечная часть собрания работ импрессионистов, постимпрессионистов, фовистов и современных французских художников в Эрмитаже, — в этом музее, за редким исключением, нет французских картин, написанных после 1913 года. По стечению обстоятельств именно в 1913 году США впервые открыли свои двери современному европейскому искусству: в Нью-Йорке состоялась знаменитая Арсенальная выставка.

Выйдите на Невский проспект сегодня — и вы невольно почувствуете, что на этой улице сгрудились три века русской истории и культуры. Пушкин, Гоголь, Достоевский, Гончаров, Белый, Набоков — фигуры эти никуда не делись. Мы выходим на Невский в надежде с ними столкнуться, заметить их мелькнувшие тени, открыть для себя укромные уголки, которые станут проекциями нашего к ним отношения, то есть в итоге больше расскажут про нас, чем про них, хотя без их призраков нам не ощутить жизнедеятельности этого непостижимого органа, который мы по-прежнему склонны именовать русской душой.

* * *

Я провел целый день, гуляя по