кровати. Кровать качнулась, но устояла, и его скрюченные пальцы царапнули по ковру примерно в шести футах от меня.

Меня трясло. Я открыл дверь и буквально вывалился в коридор. Когда я схватился за ручку, чтобы закрыть дверь, Хоппер снова издал этот кошмарный звериный крик.

Несколько мгновений я просто стоял в длинном, безмолвном коридоре – сердце бешено колотилось, колени дрожали, – затем медленно собрался с силами. Придерживаясь рукой за стену, чтобы не упасть, я неспешно двинулся к массивной двери в конце коридора. Я миновал еще четыре двери, пока добрался до этой, последней. Проведя ладонями по ее поверхности, я ощутил под своей разгоряченной кожей мягкую прохладную резину. Я повернул ручку, но из этого ничего не получилось. Дверь была заперта наглухо, словно гробница фараона.

Что ж, этого я и ожидал. Однако я все равно собирался выйти отсюда. При мысли о том, чтобы вернуться в комнату ужасов, меня бросало в дрожь. Я взялся за дверную ручку и навалился на нее всем своим весом. Ничего не получилось. С тем же успехом я мог бы навалиться на Великую Китайскую стену.

Выход не здесь.

Я вернулся в другой конец коридора и изучил окно. Снять с него решетку можно разве что ломом, но даже и с ломом придется провозиться целый день.

Значит, нужно найти какое-то оружие. Если бы отыскать нечто вроде дубинки, то мне оставалось бы лишь спрятаться поблизости от главного входа и дождаться, пока кто-нибудь войдет. Q. E. D.[15] Даже Маллоя иногда посещают хорошие идеи.

Я двинулся по коридору. Первая же дверь, которую я попытался открыть, оказалась не заперта. Я настороженно вгляделся в темноту, прислушался, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания, нащупал выключатель и зажег свет. Вероятно, комната Квелла. Аккуратная, прибранная, чистенькая. Здесь не было ни оружия, ни чего-либо, что можно использовать в качестве оружия. Но белая униформа, висевшая на вешалке, натолкнула меня на мысль. Я примерил униформу: она оказалась мала мне, примерно как кротовая шкурка белому медведю, поэтому пришлось отказаться от этой идеи.

В следующей комнате тоже было пусто. Над несвежей постелью висел большой цветной плакат с девушкой в стрингах и жемчужном ожерелье. Она зазывно мне улыбалась, но я не стал улыбаться в ответ. Значит, это комната Блэнда.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Быстро осмотрев ящики комода, я нашел среди прочих вещей оплетенную кожей дубинку с ремешком на запястье: удобное смертоносное небольшое оружие – как раз то, что требовалось.

Я прошел через комнату к шкафу, нашел сменную униформу и примерил халат. Он подошел – оказался немного велик, но сел нормально. Я оставил свою пижаму на полу и почувствовал себя гораздо лучше, как только снова влез в брюки и ботинки. В пижаме и босиком драться неловко. Я сунул дубинку в карман брюк, жалея, что у меня нет пистолета.

В шкафу на дне я обнаружил пинту ирландского виски. Я сломал сургуч, открутил крышку и сделал глоток. Напиток разлился во мне гладко, словно шелк, и взорвался у меня в желудке, как граната Миллса[16].

Недурная выпивка, подумал я, но, чтобы удостовериться, глотнул из бутылки еще разок. По-прежнему весьма недурно. Тогда я сунул бутылку в боковой карман и двинулся обратно к двери, намереваясь выйти.

Открыв дверь, я услышал шаги. Я вел себя тише, чем мышь, завидевшая кота, и ждал. Та самая медсестра, лицо которой как будто было вырублено топором, шествовала по коридору, что-то напевая себе под нос. Она прошла совсем рядом и могла бы заметить меня, если бы взглянула в мою сторону, но она не взглянула, а проследовала дальше, открыла дверь с противоположной стороны коридора и вошла в тускло освещенную комнату. Дверь закрылась.

Я ждал, неслышно дыша. После виски мне стало гораздо лучше. Минуты уходили. Маленькая пушинка, подхваченная сквозняком, вылетела из-под двери и сконфуженно заметалась по коридору. Внезапно в зарешеченное окно ударил порывистый ветер с дождем. На улице бушевала стихия. Я терпеливо ждал. Мне не хотелось почем зря бить дубинкой медсестру.

Мне не нравится бить женщин – это они бьют меня.

Медсестра снова появилась, прошла в конец коридора, достала ключ и отперла главную дверь раньше, чем я сообразил, что она делает. В открытую дверь я увидел лестничный пролет, ведущий в залитое светом пространство. Я ринулся вперед, однако медсестра уже успела оказаться за дверью и закрыть ее за собой.

Что ж, пока я еще не готов уходить. Дверь может подождать.

Я решил исследовать сначала комнату, из которой только что вышла медсестра. Может быть, там держат Энону?

Я вынул дубинку, поборол искушение сделать еще глоток виски и двинулся по коридору. Остановившись перед дверью, я прижался ухом и прислушался. Ничего, кроме звуков ветра и дождя, бьющего в зарешеченное окно. Я огляделся.

Никто не подглядывал за мной из-за других дверей. Коридор был таким же пустынным, как церковь днем в понедельник. Я сжал дверную ручку и медленно повернул. Дверь приоткрылась, и я заглянул в помещение, устроенное и меблированное точно так же, как та палата, где меня держали.

Здесь стояло две кровати, одна была пуста. На другой, напротив меня, лежала девушка. Голубой ночник лил жутковатый свет на ее белое лицо и белую простыню. По подушке разметалось облако светлых волос, глаза смотрели в потолок с недоумением потерявшегося ребенка.

Я открыл дверь чуть шире и беззвучно шагнул внутрь, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Интересно, закричит она или нет? Дверь обита резиной: даже если девушка закричит, никто не услышит.

Однако она не закричала. Ее взгляд по-прежнему был устремлен в потолок, только щека задергалась. Я ждал. Спешить было особенно некуда, а мне не хотелось ее напугать.

Взгляд девушки медленно переместился с потолка на стену, опустился по стене, пока наконец не уперся в меня.

Мы смотрели друг на друга. Я сознавал, что дышу еле слышно, а дубинка, зажатая в руке, так же необходима, как автомат на репетиции хора, и сунул ее в карман.

Девушка рассматривала меня, нерв подергивался, глаза широко раскрылись.

– Э-э… привет, – сказал я спокойным и ободряющим тоном и даже сумел улыбнуться.

Об умении Маллоя вести себя у постели больного будут с восторгом рассказывать его внуки, если у него когда-нибудь появятся внуки, что сомнительно.

– Кто ты такой? – Она не закричала, не попыталась броситься на стену, но щека продолжала подергиваться.

– Я в некотором роде детектив, – сообщил я, надеясь ее подбодрить. – Я здесь, чтобы отвезти тебя домой.

Теперь я