– Мне не стоило передавать его вам? – спросил он.

– Да, нужно было порвать его и выбросить, едва оно попало вам в руки. Впредь, мой друг, поступайте именно так. Я прошу вас больше не доставлять мне письма от этого рыцаря.

– Я рад, что вы так поступили, – вдруг отважился юноша. – Сир Анвуайе не очень хороший человек.

– Это не вам судить, – отрезала я, посчитав, что он слишком распускает язык, и парень умолк, отступив в темноту.

– Не вижу оснований для беспокойства, Ваше Преосвященство, – возразил Людовик, закрывая шкатулку, куда только что убрал перо и чернильницу. – Вы сгущаете краски.

– Все знают, Ваше Величество, что женщина, про которую говорят, не может быть чиста во всем. Я уверен, донна Анна не исключение. Подумайте, она постоянно становится центром необычных происшествий: то нападение разбойников в лесу, то ненависть со стороны сестры, то обвинения со стороны мужа… – в голосе архиепископа де Бове звенел еле сдерживаемый гнев. – И вы так легко отказались от моего предположения о том, что она еретичка, только поговорив с ней.

– Это еще раз подтверждает, что эта женщина очень несчастна в жизни. Но вместе с тем она остается отзывчивой и уверенной в себе. Я бы на вашем месте восхитился подобной стойкостью.

– Эта женщина опасна. И меня не восхищает отсутствие в ней слабости, а пугает. Подумать только, ведь ее не останавливают даже священные устои брака! Эта женщина вознамерилась добиться развода и делает все, чтобы предать это наибольшей огласке. Если мы дадим ей развод, кто сможет гарантировать, что на следующий день тысячи жен не захотят уйти от своих супругов? Она извращает священные понятия брака и семьи!

– Но вы же знаете, Ваше Преосвященство, что здесь ситуация совсем другая. Дон Висконти сам отрекся от нее, ходили слухи о его связи с сестрой донны Анны, и потом, это скандальное нападение на донну в ее доме… – Людовику не нравилось повторять сплетни, он прекрасно знал, что все это известно архиепископу де Бове. Но тот был так агрессивно настроен по отношению к Анне, что король посчитал своим долгом вступиться за нее.

– Нет, сир, нет! Мы не должны потакать таким, как она, – напротив, их надо держать в строгих условиях и ограничивать их свободу. Женщины, подобные донне Анне, должны сидеть дома под замком, а не разгуливать среди народа, разлагая других своим влиянием.

– Что же вы предлагаете? Посадить свободную и самостоятельную женщину под замок? – король посмотрел из окна каюты на голубое небо.

– Я предлагаю отказать донне Анне в разводе и обязать ее жить с мужем, если же она откажется, то вынудить ее уйти в монастырь. Но на свободе она опасней и тысячи демонов. Я не ручаюсь за духовное спокойствие вашего воинства, если среди него будет эта женщина. Посмотрите, о ней уже все говорят: она путешествует не с мужем, а на корабле герцога Бургундского! Они ведь были знакомы еще до ее замужества! Разве это не оскорбляет ваш слух, сир? А как она говорит с мужчинами? Как с равными, без смирения в голосе, не опуская глаз! Она посмела противоречить даже мне! Все вы находитесь под влиянием ее чар, поэтому воспринимаете ее не так, как должно, но меня, слава Богу, ими не обмануть, не прельстить. Эта женщина лицемерна и лжива, и уверен, это настоящий ящик Пандоры в нашем походе. Мы еще погорюем по ее милости. Сир, прошу вас, вмешайтесь в это дело сейчас, пока не поздно!

– Хорошо, – вздохнув, ответил король. – Я разберусь в этом, как только у меня появится свободное время. Но сейчас, Ваше Преосвященство, я хотел бы, чтобы вы поговорили с ее духовным отцом и испросили его мнения об этой женщине. Думаю, что такой уважаемый человек, как отец Джакомо, ничего от нас не скроет, и вы еще раз понаблюдаете за донной Анной.

– Хорошо, сир, я исполню вашу просьбу, – архиепископ недовольно сжал кулаки: он надеялся на более быстрый исход дела.

На второй день плавания Николетте сделалось только хуже. Она ничего не ела и лежала на кровати, не в силах подняться, ее мутило и укачивало. Мы с Катей предоставили служанке возможность отдыха и очень повеселились, обучаясь искусству одеваться без помощи прислуги. Наряды дам были довольно просты по сравнению с теми корсажами и широкими юбками, что ждали их в будущем, но с непривычки одеваться было непросто.

Особое место в жизни средневекового человека занимала нательная рубашка. В XIII веке вошло в моду расшивать рубашки золотыми и серебряными нитями, жемчугом. Иногда из тщеславия сорочку, расшитую итальянским шелком и жемчугом, выставляли на всеобщее обозрение: проймы углубляли, открывали декольте, делали дополнительные разрезы в одежде. Церковь осуждала подобные наряды, но рубашка все же проглядывала в костюмах, и скрытые узоры невольно разжигали воображение. Женская сорочка имела небольшие отверстия по бокам, на уровне талии, в которые вставлялась шнуровка, – с её помощью рубашку затягивали, делая фигуру более стройной. В мужском костюме рубаха прикрывала колени, а в женском – доходила до щиколоток. Сорочкам приписывалось большое значение в жизни владельца. Считалось, что через рубаху можно околдовать и приворожить человека, во время болезни в рубашке не ложились спать из страха заразить ее, расставались с рубахой неохотно, предпочитая до бесконечности латать ее и перешивать. Рубашками обменивались в знак побратимства и любви.

Преданность сорочке невольно порождала вопрос о гигиене и чистоте. Увы, вынуждена признать, что люди в Средние века мылись очень даже нечасто. Это приносило больше всего неприятностей нам, привыкшим к чистоте и приятным запахам. Мы с Катей старались мыться чаще и чаще менять сорочки, заставляя Николетту привыкать к тому, что наши нательные рубашки должны пахнуть свежестью, а не потом.

Под сорочку надевались тонкие штаны, доходившие до щиколоток, а к ним подвязывались чулки. На ноги надевались либо туфельки, либо деревянные сандалии на высокой платформе, в которых было очень удобно ходить по грязи.

На сорочку надевали верхнее платье, котту. В меру широкая и длинная, котта шилась из яркой материи: в XIII веке предпочитали зеленый, голубой и красный цвета; если мужская котта могла быть длиной до щиколоток или до середины икр, то женская не только полностью закрывала ноги, но и имела небольшой шлейф. У любой котты были длинные узкие рукава, которые шнуровались от локтя до кисти или же пристегивались на множество мелких пуговиц, что было практичнее и, учитывая красоту и изящество исполнения пуговиц, декоративнее. Пуговицы переливались светом драгоценных камней, эмали, блеском благородных металлов. Были и такие фасоны, в которых рукава надевались и пристегивались отдельно у плеча, это давало возможность к одной котте надевать разные рукава, по настроению.

Мы с Катей ни разу не были этому свидетелями, но Герцог д'Эсте рассказывал, что, поскольку фасоны и покрой рукавов для мужской и женской одежды были одинаковы, ими охотно обменивались влюбленные, а на турнирах, постепенно превращавшихся в увлекательный спектакль, восторженные зрительницы прилюдно срывали с себя рукава и дарили их вместе с лентами и кошельками особо приглянувшимся бойцам. Увидеть это у нас возможности не было, так как во Франции рыцарские турниры находились под строжайшим запретом короля.