— Почему же? — поинтересовался Сесил и приподнял тонкую бровь, всем своим видом демонстрируя усталость. Он до поры до времени предпочитал не замечать покровительственно-наглого тона Грэшема.

— Мерзавцев, о которых идет речь, постигла злая участь. Почти все они внезапно скончались, а из оставшихся в живых один лежит при смерти, а у второго сломана нога.

«Пусть Сесил думает, что один из убийц еще жив. Река унесла еще не все трупы, и даже главному советнику его величества не по силам сосчитать покойников, плавающих в Темзе».

— Какое несчастье, — задумчиво изрек Сесил.

— Вовсе нет, милорд. Я склонен рассматривать это как справедливый Божий суд, свершившийся над негодяями, имевшими наглость прикинуться вашими слугами. Хвала всевышнему!

— Да-да, — с безучастным видом согласился Сесил. — Интересно, очень интересно, — продолжил он, демонстрируя полное безразличие к словам Грэшема. — Раз уж вы здесь, расскажите, как ведется расследование по делу сэра Фрэнсиса Бэкоиа.

Грэшем с заговорщическим видом быстро наклонился к собеседнику, который инстинктивно отпрянул в сторону. Наконец-то знаменитое хладнокровие изменило Сесилу.

— У меня есть самые веские доказательства, что он настоящий дьявол во плоти, — заявил Генри.

— Как так? — живо спросил Сесил, не в силах скрыть свой интерес.

— Говорят, у него есть волшебный философский камень, способный превратить в золото все, к чему он прикасается. Это древний секрет алхимиков. Но возникла одна-единственная трудность.

У лорда Сесила жадность всегда преобладала над умом.

— Какая трудность? — поинтересовался он, сосредоточенно сдвинув брови.

— На данной стадии исследований камень сэра Фрэнсиса превращает в золото только дерьмо, принадлежащее потомственным аристократам. Он испробовал камень на всех субстанциях и всех видах дерьма, но положительный результат получается только с дерьмом людей самого высокого происхождения.

Грэшем устремил пристальный взгляд на Сесила, семья которого не могла похвастаться благородным происхождением. Его отцу лорду Бэргли удалось возвыситься благодаря острому уму, а не древней родословной.

— Это действительно трудная задача, милорд. Вашей светлости лучше моего известно, сколько новоиспеченных аристократов появляется в наши дни, и все они твердят о своем знатном происхождении, хотя получили высокие титулы совсем недавно и благородной крови в них не больше, чем в обычной куче дерьма.

«Если бы обуревающая человека ненависть была способна прожечь дыру в его глазах, из глазниц милорда сейчас валил бы клубами дым», — злорадно подумал Грэшем.

— Ясно, что это дело представляет такой же большой интерес, что и расследование содомских наклонностей сэра Фрэнсиса Бэкона, которые, как я понимаю, имеют исключительно важное значение для благосостояния нации. Действительно, у любого здравомыслящего человека, даже при поверхностном взгляде на дело сэра Фрэнсиса, определенный орган тела придет в боевую готовность. Я расширю границы расследования и постараюсь охватить обе упомянутые задачи.

Сесил сидел неподвижно, словно статуя, и Генри с удовлетворением наблюдал за пульсирующей жилкой на шее милорда.

«Да у вас полностью отсутствует чувство юмора, главный советник его величества, особенно когда предметом насмешек становитесь вы сами».

— Теперь о делах менее важных. Должен сообщить милорду, что в ходе расследования я столкнулся с рядом трудностей.

После краткого путешествия в преисподнюю мысли Сесила вернулись на грешную землю, где при взгляде на Грэшема заработали с новой силой.

— Расскажите мне о них, — проскрипел он.

— Я подозреваю, что подлый и порочный сэр Фрэнсис обнаружил установленную мной слежку.

«Сыграем по твоим правилам. Будем блефовать и, если нужно, пойдем на двойной обман. Изобретем собственный шифр, и под именем сэра Фрэнсиса выступит Роберт Сесил. Пусть главный королевский министр и советник поломает голову, прежде чем поймет, что к чему».

— Сэр Фрэнсис нанял людей шпионить за мной, а потом приказал каким-то мерзавцам меня убить. Думаю, это он подделал мой почерк и состряпал несколько писем, в которых я предстаю ярым папистом.

— Боже мой! Какая подлость! — с неподдельным возмущением воскликнул Сесил.

— Да, милорд. — Грэшем с грустью покачал головой. — Достойным и совестливым людям вроде нас с вами такую низость даже трудно представить. Но в душе я спокоен, так как у меня найдется оружие против подобного злодейства.

— Неужели? — Скрытая тревога в голосе Сесила ласкала слух Грэшема.

— Да, милорд. — Генри наклонился к Сесилу и зашептал ему в самое ухо: — У меня есть письма сэра Фрэнсиса к испанской инфанте, в которых он предлагает поддержать ее притязания на английский престол после внезапной кончины ее величества королевы Елизаветы, но одновременно клянется в верности его величеству королю Якову, который тогда еще был королем Шотландии! Разве можно предположить подобное вероломство и двурушничество со стороны человека, поклявшегося верно служить короне?! Более того, на письмах стоит личная печать сэра Фрэнсиса, которую он никогда не выпускает из рук, и даже самому искусному мастеру не под силу ее подделать.

— А каким образом вам удалось получить эти письма? — спросил Сесил, тоже переходя на шепот.

— Я убил гонца, который вез их в Испанию, когда он садился на корабль в Дувре, — ответил Грэшем без всякого выражения. — Уверен, вы меня поймете, милорд. Нам, слугам его величества, иногда приходится принимать крутые меры для сохранения мира. Будьте уверены, эти письма самые что ни на есть подлинные. Почерк и стиль сэра Фрэнсиса не спутаешь ни с кем другим… И потом, как я уже сказал, они запечатаны его личной печатью. Думаю, сэр Фрэнсис и сейчас пользуется своим перстнем с печаткой.

Ни Грэшем, ни Сесил даже не взглянули на перстень с личной печатью, красовавшийся на пальце главного советника его величества.

— И все же, сэр Генри, сэр Фрэнсис может причинить вам большой вред. Над нами постоянно висит папистская угроза, и вам лучше не впутываться в подобные дела.

Сесилу понадобилось совсем мало времени, чтобы разгадать игру Грэшема.

— Вы правы, милорд. Но знакомы ли вы с поэмой «Доктор Фаустус», которую написал непревзойденный проказник Кит Марло? Кажется, он вложил эти слова в уста Мефистофеля: «Для обреченных и пропащих душ товарищ по несчастью станет утешеньем». Если сэру Фрэнсису удастся вовлечь меня в свои грязные дела, я не сомневаюсь, что ваша светлость окажет мне поддержку при любых выдвинутых против меня обвинениях. Вы, ваша светлость, всегда поддерживаете своих друзей.

«Вот тебе за Рейли!»

— Я уже не говорю о поддержке епископов из палаты лордов, которые знают о моей преданности англиканской церкви. Но даже если могущественные люди от меня отвернутся, мы отправимся в преисподнюю вместе с моим обвинителем, и это доставит мне огромную радость и послужит утешением.