– Он на совещании, – приветствовала меня Жуткая Бабс. Ее дыхание отдавало свежей мятой и несвежим алкоголем.

– Но ты же сама сказала: мухой!

Бесполезно. Жуткая Бабс уже хрипела в телефонную трубку. Я опустился в одно из кожаных кресел и принялся ждать.

Макс вернулся через три часа и двадцать шесть минут. Он был в шерстяном свитере «Прингл», со спортивной сумкой через плечо. Из сумки торчал очень дорогой комплект клюшек для гольфа. Не успев войти, Макс принялся бахвалиться перед Жуткой Бабс, как он только что «сделал» Рикардо Манчини с Макговаллом-землекопом, но та, не очень искусно закашлявшись, кивком указала в мою сторону. Макс повернул голову, и на мгновение мне даже показалось, что в его взгляде промелькнула паника, но так же быстро исчезла.

– Питер.

– Саймон.

– Какая разница. Пойдем в кабинет.

Почему Макс никогда не предлагает сыграть в гольф мне?

Мы вошли в кабинет и сели: Макс – в свое кожаное начальническое кресло, я – напротив, на маленькую деревянную табуретку.

– Итак, что у тебя за дело? – спросил он и тут же занялся своим карманным компьютером.

Мне не хотелось сразу в лоб переходить к вопросу о Манки-Манчини и «Вы – в пролете». Поэтому начал с того, что, хотя на сегодняшний день работы у меня не так чтобы много, я пока не уверен, стоит ли снова соглашаться на пантомиму в Гримсби.

– Ну что тут скажешь? Народ, я так понимаю, не ломится к тебе в двери, предлагая работу, так? Телефон не раскаляется от беспрерывных звонков? Думаю, стоит согласиться.

Что ж, спасибо и на этом, Макс.

Я рассказал о звонке журналиста и его расспросах насчет Мими Лоусон. Макс оторвался от компьютера, внезапно забеспокоившись.

– Он уже говорил с Мими? – рявкнул он.

– Не знаю.

– Ему известно, кто отец ребенка?

– Не думаю… кажется, он считает, что это я.

Похоже, к Максу вновь вернулось самообладание.

– Но ты-то не считаешь себя отцом, верно?

– Разумеется, нет, – соврал я.

– Жаль. Отличная бы вышла реклама.

Теперь, когда я завладел его вниманием, нужно было ковать железо, пока горячо. И я быстро сказал, как расстроился, не получив место ведущего «Вы – в пролете».

– Ерунда, – отмахнулся он. – Дерьмовое шоу, в любом случае.

Тогда я спросил, кого они взяли на роль ведущего, но Макс явно почувствовал себя неловко и быстренько сменил тему – стал выяснять, не знаю ли я, как устанавливать время на карманных компьютерах.

– Я слышал, это Рикардо Манчини.

– Черт! По-моему, надо удерживать вот эту кнопку и дважды нажать вон ту.

– Мне кое-кто намекнул, что ты теперь представляешь его интересы…

Макс испустил протяжный вздох и потер переносицу.

– Да, Манчини получил «Вы – в пролете», и да, я представляю его интересы. И что с того? Все это никак не влияет на то, что мы пытаемся сделать с твоей карьерой!

– Макс. – Мои глаза наполнились слезами, а в голосе проступил явный намек на отчаяние. – У меня нет никакой карьеры!

Он изучал меня долго и внимательно, точно ястреб, наблюдающий за добычей. Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем он поднял руку и медленно кивнул головой, словно хотел сказать: «Не волнуйся об этом. Я могу решить все твои проблемы одним телефонным звонком».

И, подняв трубку, стал набирать чей-то номер. Большим пальцем он сделал мне знак, давая понять, чтобы я подождал в приемной. Мне ничего не оставалось, как выйти и наблюдать за Жуткой Бабс, которая вновь принялась накладывать макияж раз, наверное, двенадцатый за сегодняшний день. Создавалось такое впечатление, будто она только-только вернулась с игры в пейнтбол, где все остальные игроки использовали ее лицо в качестве учебной мишени.

Спустя две минуты Макс снова позвал меня к себе.

– Я договорился насчет пробы, – объявил он.

– Если это так просто, Макс, то почему же ты не устраиваешь мне пробы каждый день? Или ты забываешь обо мне в ту же секунду, как только я выхожу за порог твоего кабинета?

Разумеется, ничего такого я не сказал. На самом деле я сказал следующее:

– Просто блестяще, Макс! А что за шоу?

– Новая научная программа для Би-би-си. Называется «Raison D'Etre».[39]

Моей первой реакцией был ужас.

– Но я не слишком большой знаток наук.

– Ой геволт,[40]он еще не успел начать, а уже возражает. У тебя в аттестате что по естествознанию? Удовлетворительно?

– Да, только это было домоводство.

– Вот видишь, как раз то, что нужно. В конце концов, как-нибудь выкрутишься. Разве вы, телеведущие, не этим зарабатываете себе на хлеб?

Возможно, он и прав. По крайней мере, у меня будет время как следует подготовиться: почитать какие-нибудь книжки, поработать дома и т. д.

– И когда же пробы? – спросил я.

– Завтра в три.

Придя домой, я первым делом полез в словарь: посмотреть, что значит «raison d'être».

В пехоте любого ведущего обязательно есть два самых важных бойца: уверенность в себе и талант к общению. Бок о бок с ними могут сражаться и другие солдаты – индивидуальность, шарм, личное обаяние, всесторонняя привлекательность плюс немного скромности в качестве замыкающего, – но именно уверенность и талант обеспечивают победу в любом бою. И если один из этих двоих вдруг пропадает без вести, ты не успеешь оглянуться, как все остальные потянутся следом за ним.

На пробах меня встретил продюсер, представившийся Тарквином. Надо сказать, что продюсеры – те же полицейские: когда начинают казаться тебе юнцами, ты понимаешь, что стареешь. А этому парню на вид было не больше двенадцати. Мне он сразу не понравился. У него были явные претензии на интеллект, и когда он принялся объяснять, что такое передача «Raison D'Être», я понял в лучшем случае треть. Тарквин поинтересовался, какие передачи я вел прежде. Я назвал «Саймон говорит» и «Утренний кофе», но взгляд его остался пустым.

– Господи, ну и названьица! – расхохотался он совсем как школьник-подросток – звонко и заливисто.

Я кисло улыбнулся. Получив хороший заряд шрапнели, мой солдат-уверенность потихоньку отползал в тыл.

– В качестве основного столпа программы мы рассматриваем теологический эксперимент: научный, математический и теоретический. Можете считать это новым витком в спирали аргументации «наука против религии», но мы говорим так будь Господь одним из нас, он наверняка был бы ученым.