Нашлось еще два предмета: кусок скобы – это было шикарнее гвоздя, и горлышко винной бутылки, что можно было смело приравнять к находке Эдика.

– Во-во, а говорят, не пьют…

– Водку пить грех, а людей резать не грех.

Теперь вооруженных было трое. Причем горлышко нашел очкарик. Он был несказанно рад. Потом посмотрел на товарищей и протянул находку омоновцу.

– Возьмите, у вас наверняка получится лучше.

Все вздохнули с облегчением. Парень был прав, и никто не мог упрекнуть его в трусости. Совсем наоборот, ведь любая ошибка могла привести к чьей-то смерти.

– Спасибо, братан, если выйдем отсюда живыми, милости прошу в Липецк. Хороший у нас город. Трамвай бесплатный.

Потом эти трое обладателей оружия посовещались о чем-то и вынесли решение, кому кого «мочить».

– Так… – руководство взял на себя омоновец. – Кто-то из вас начнет орать. Ты, – указал он на очкарика. – Ори так, чтобы горы рушились. Сможешь?

– Я тонко могу. Я в спектакле козу-дерезу в школе играл.

– Давай дерезу, – согласился липецкий. – Они вдвоем сюда не попрутся. Один на страховке встанет у двери. Вы меня подсадите, я наверху буду. На мне тот, что страхует, а вы «мочите» того, кто войдет. Устройте здесь свалку. Давайте.

Ему соорудили пирамиду из собственных тел. Омоновец забрался на срез стены и махнул рукой.

– Ой! Ой! Ой! Я коза-дереза! Черножопые глаза! Всех обманом заманю, переобманываю-ю-ю! Волк, лиса, медведь, барсук, неумытых всех на сук! Я коза-дереза! Неумытым всем хана-а-а!..

Он орал и орал таким фальцетом, что слабых нервами стала бить зябкая дрожь, все равно что лезвием по стеклу. Из сравнений людям деревенским приходил на память хряк перед закланием на окорока по осени.

Сидящие у костра охранники вскочили на ноги, передернули затворы. Старший показал молодому на дверь, а сам, отстав шагов на пять, пошел подстраховывая. Из кошары неслось, захлебываясь, уже что-то совершенно непонятное. И так не больно сильные в русском, теперь они вообще ничего понять не могли. Молодой откинул засов и рванул на себя дверь. В другой раз он просто полоснул бы очередью по доскам – и порядок, но Газаев велел рабов беречь, иначе некому будет строить линию обороны. Внутри творилось совсем непотребное. Очкарик со спущенными штанами носился по кошаре, а его ловили два славянина с явным намерением надругаться. Это охраннику было даже очень понятно. Он улыбнулся и повернулся к старшему, чтобы объяснить переполох, но тут кто-то невидимый дернул его за шейный платок и втащил внутрь. Там он прожил не более трех секунд. Гвоздь вошел ему в правую глазницу и уперся в затылочную кость, а скоба с глухим стуком раздвинула ребра на груди и достала аккурат до сердечной мышцы.

Тем временем омоновец что было сил оттолкнулся от стены и прыгнул на старшего. Тот успел выпустить короткую очередь в воздух, как его накрыло тело липецкого. Одной рукой он перехватил руку с автоматом, а другой полосовал по тому месту, где должно быть горло. Чувствуя смерть, старший как мог отдалял ее приход, опуская подбородок к груди, чтобы горлышко бутылки не достало до горла. Потом, когда его найдут соплеменники, вся нижняя часть лица будет срезана до костей, как наполовину очищенный апельсин.

Газаев с цепью услышал далекие выстрелы и безошибочно определил, откуда они доносятся. Стрелять могли только в лагере. Больше некому. Он живо отсчитал десяток и приказал вернуться в лагерь.

Таким образом, преследователей стало меньше и цепь поредела.

А в лагере царило ликование. Разобрали в палатке продукты. На кухне нашлось два топора. Колун никто брать не хотел. Оставили. Взяли ножи, которыми неумытые резали овец и людей.

Омоновец разделил их на тройки. Эдик сознательно отошел в сторону.

Все выбрали направления.

– А ты?

– А я на юг, – сказал Эдик.

– Туда же Газаев пошел.

– Он-то мне и нужен, – кивнул Эдик на автомат.

– Хозяин – барин.

И разошлись в разные стороны. Некоторое время омоновец шел вместе со своей группой, потом попросил их следовать дальше. Ему надо вернуться. Никто не возражал. Сказали, подождут. Обратно он добрался быстрее. Оно и понятно – дорога знакома. Перед поляной замедлил шаг и осторожно выглянул. На поляне над трупом старшего охранника склонился Эдик и что-то делал. Отошел к коновязи, подобрал соответствующую его вкусу жердь и, вернувшись, воткнул в задний проход мертвеца. Плюнул на распростертое тело и скрылся в кустах. Липецкий осторожно раздвинул ветки и шагнул к телу. Постоял. Тоже плюнул. Затем вырвал из тела жердь и на манер копья закинул ее подальше. Незачем им уподобляться. К тому же вернувшиеся и так обнаружат его изрезанное лицо и подумают, что над их товарищем издевались. Ничего хорошего от погони он ожидать не мог, но лишних мучений при поимке ни для себя, ни для других не хотел. Хотя на пулю и не рассчитывал…

А Николай смог идти всего четыре часа. Кружилась голова. Непрерывно знобило. Хотелось пить. Вначале он лизал валуны, когда-то скатившиеся с гор, но вставшее солнце быстро подсушило росу. Однажды посчастливилось – наткнулся на целую выемку дождевой воды или конденсата. Выпил. Это позволило сделать еще километр. Потом все вокруг потеряло смысл, кроме горы, перевалить которую поставил своей целью. Уже на самом закате взобрался-таки, и открывшаяся его глазам картина поразила: внизу и чуть левее в сумерках угадывалась долина, окаймленная горными вершинами, краснеющими отраженным закатным светом. На одной из них на фоне неба четко вырисовывалась пограничная сторожевая вышка. Это была граница с Грузией.

Беглец потерял сознание. Так бывает: когда цель видна, когда удачу уже можно ухватить за хвост, силы вдруг покидают тебя и ты ничегошеньки не можешь сделать…

В узком коридоре консультации Юрия Гордеева все-таки перехватил Толик Поломаев, его коллега, отличающийся сверхобщительностью и фантастической информированностью во всех мыслимых и немыслимых областях знания. У него было лишь одно опасное свойство – он «стоял на картотеке», то есть был платным адвокатом какого-то крупного криминального авторитета. Деньги он получал огромные. С пугающей регулярностью. Кроме пустяковых консультаций и советов, от него пока ничего не требовалось. До поры до времени. Пока его патрон в безопасности. Зато уж в случае чего!.. Открутят его по полной программе.

Период затишья у Толика длился уже почти два года. Нервы адвоката Поломаева были на пределе. Предчувствуя, что за все придется отрабатывать горьким потом и живой соленой кровью, Поломаев все свое время тратил на установление выгодных рабочих связей. Во всех закоулках судопроизводства. И тюремной системы. Ему интересно и важно было все, любая мелкая сошка. Узнает, что у тебя, например, дружеские отношения с прапорщиком какого-то следственного изолятора, пусть даже в Чимкенте, все равно тут же незаметно пролезет к тебе в друзья, выведает все, напросится, чтоб познакомил с прапорщиком. И не поленится, напишет ему письмецо приятное, подарочек пошлет, установит выгодный контакт. Страх перед неведомым будущим гнал его без направления, без цели.