– Разжуй ее, тетечка, или проглоти, а то я тебя сейчас здорово тресну.

Очень скоро я почувствовала, что она жует. Еще через несколько минут ей стало лучше.

– Ну что, – спросила я, – можно уже тебя отпустить? Не опасно?

Она кивнула. Я убрала руку. Она через силу улыбнулась и потрепала меня по руке:

– Спасибо, Дити. – И добавила: – Ты ведь не стала бы на самом деле бить тетю Шельму, правда?

– Еще как стала бы. Плакала бы, а лупила, плакала и лупила. Я рада, что не пришлось.

– Я тоже рада. Ну что, давай поцелуемся и помиримся – или, может, у меня изо рта плохо пахнет?

Изо рта у нее не пахло, но если бы и пахло, это меня не испугало бы. Я расстегнула ее и свой пристежные ремни и обвила ее обеими руками. Я знаю два способа целоваться: один я применяю, когда приглашаются на чай папины коллеги, другой – когда всерьез. Тут и речи не было о том, какой из них выбрать, – тетя Хильда, надо думать, просто не знала о существовании первого способа. Нет, изо рта у нее определенно не пахло – разве что малиной.

Я девушка бесхитростная, если бы не эта пара широковещательных выпуклостей у меня на груди, то мужчины на меня и не смотрели бы. А Хильда – миниатюрная Мессалина, чистый секс в мелкой расфасовке. Вот ведь как смешно: пока растешь, как-то не верится, что взрослые, среди которых ты выросла, не просто особы разного пола, а – мужчины и женщины. И вот теперь оказывается, что мой папочка – ненасытный козел, а в тете Хильде, которая меня качала и пеленала, секса хватит на целый взвод морской пехоты.

Я оторвалась от нее с приятными мыслями о том, как я теперь буду учить своего мужа тому, чему только что научилась сама – если, конечно, Хильда не научила его этому раньше. Нет, похоже, что не научила, а то он обязательно научил бы меня, а он пока что такой виртуозности, как она, не проявлял. Ну, Зебадия, погоди, вот останемся одни!

Впрочем, в ближайшее время это нам не светило. Ая Плутишка чудо как удобна, но это же не отель для новобрачных. Позади меня за переборкой имелось кое-какое свободное пространство – нечто вроде телефонной будки, положенной набок, – где Зебадия держал спальный мешок и иногда (по его словам) в нем спал. Но сейчас там стоял искривитель пространства-времени и лежала тысяча разных вещей. Так что нам с Хильдой ничего не оставалось, как утихомирить наше главное желание до того времени, когда наши мужчины найдут нам пристанище на какой-нибудь планете в какой-нибудь вселенной, где-нибудь, когда-нибудь.

Пока я лечила тетю Хильду от болезненной реакции на невесомость, Марс-Барсум заметно увеличился в размерах. Мужчины обсуждали проблемы астронавигации.

– Извини, – говорил мой муж, – но дальность Аиного радара максимум тысяча километров. А ты говоришь, что мы сейчас примерно в сто раз дальше.

– Около того. Мы падаем на Марс. Капитан, ориентироваться надо методом триангуляции.

– Но у нас даже угломера нет!

– Гм… Позволено ли будет спросить, капитан: как ты только что вносил поправку в наш курс – помнишь, те полмила?

Мой возлюбленный смутился, словно школьник, которого ткнули носом в элементарную ошибку.

– Джейк, если ты будешь и дальше разговаривать со мной этим вежливым тоном, когда я делаю какую-нибудь глупость, то я выброшу тебя за борт и посажу на место второго пилота Дити. Нет, без тебя мы не сможем вернуться домой. Ладно, тогда подам в отставку и передам командование тебе.

– Зеб, капитан не имеет права подавать в отставку, пока его корабль находится в плавании. Это правило действует во всем мире.

– Здесь другой мир.

– Оно действует во всех мирах. Все, теперь тебе до конца дней придется его соблюдать. Так что займись триангуляцией.

– Ладно. – Зебадия уселся поудобнее и прильнул к окуляру. – Второй пилот, прошу записывать данные.

– Есть записывать данные, сэр.

– Черт!

– Что такое, капитан?

– Шкалы не хватает. Тут концентрические окружности с перекрестьем: вертикаль и горизонталь. Вернее, перпендикуляр и параллель к палубе. Они градуированы, но шкала всего в пятнадцать милов в каждую сторону. Когда я навожу перекрестье на центр Марса, то за пределами этой пятнадцатимиловой окружности остается еще довольно широкая полоса. Придется прикинуть на глаз. Так: полоса примерно восемнадцать милов в ширину. Ну вот, умножь это на два и прибавь тридцать.

– Шестьдесят шесть милов.

– А в одном миле у нас тысяча. Строго говоря, тысяча восемнадцать с небольшим, но будем считать, что тысяча. Подожди-ка! У меня тут видны две четкие точки вблизи меридиана – если считать меридианом линию, соединяющую полярные шапки. Дай-ка я наклоню наш драндулет и проведу через них прямую, а потом мы слегка сменим курс и решим задачу за три шага, если за один не получается.

Я увидела, как «верхняя» полярная шапка, та, что побольше (северная? южная? я почему-то была уверена, что северная), медленно поворачивается градусов на восемьдесят (мой муж орудовал штурвалом).

– Двадцать девять и пять десятых… плюс восемнадцать и семь… плюс шестнадцать и три. Сложи.

– Шестьдесят четыре с половиной, – ответил мой отец. Я еще раньше произнесла «шесть четыре запятая пять», только не вслух, а про себя.

– Кто знает, какой диаметр Марса? Или Аю спросить?

– Примерно шесть тысяч семьсот пятьдесят километров, – откликнулась Хильда.

Для расчетов Зебадии эта «примерная» цифра была более чем достаточно точной.

– Шельма! Откуда ты знаешь такие вещи?

– Я читаю комиксы. «Зап! Полярис пропал!» и всякое такое.

– Извини, я комиксов не читаю.

– В комиксах куча интересного, Зебби. А разве в аэрокосмических войсках не применяются учебные пособия в форме комиксов?

У моего возлюбленного покраснели уши.

– Кое-какие применяются, – сказал он, – но там все выверено с точки зрения технической точности. Пожалуй, я лучше сверюсь с Аей.

Я люблю своего мужа, но бывают моменты, когда женщины должны стоять друг за друга.

– Не утруждай себя, Зебадия, – ледяным тоном сказала я. – Тетя Хильда не ошиблась. Полярный диаметр Марса – шесть семь пять два запятая восемь плюс. Но тебе для расчетов вполне хватит трех значащих цифр.

Зебадия ничего не ответил… но спрашивать у своего компьютера не стал. Вместо этого он сказал:

– Второй пилот, будь добр, просчитай расстояние на своем карманном калькуляторе. На такой дистанции можно считать его как тангенс.

Тут уж я молчать не стала. Меня возмутило удивление Зебадии по поводу того, что Хильда имеет какое-то понятие об астрономии.

– Наша высота над поверхностью планеты сто четыре тысячи шестьсот семьдесят два километра плюс-минус погрешность, заложенная в исходных данных. Это предполагая, что Марс сферичен, и не принимая во внимание краевой эффект… чем при качестве твоих данных вполне можно пренебречь.