Вернулся де Бац. Питу что-то писал в своем блокноте при свете свечи.

— Я пишу своего рода отчет о происшедшем, — прошептал журналист в ответ на безмолвный вопрос Баца. — Он умер?

— Нет. Весьма вероятно, что де Понталек будет жить. А как она?

— Полагаю, что спит. Вот это настоящая неудача, барон. Пока этот человек жив, она всегда будет в опасности.

— Я знаю это не хуже вас. Но что я мог сделать?! Я ведь не убийца!

— Вам надо позаботиться о ней, даже если она сама пренебрегает своей жизнью.

— Не будем заглядывать в будущее, Питу! Этот мерзавец еще не скоро поправится. Если ему вообще это удастся! Что ж, спокойной вам ночи. Нам недолго придется спать.

Де Бац завернулся в плащ, лег на солому на некотором расстоянии от Лауры и тут же заснул. Если бы он нагнулся к ней, то увидел бы, что из-под опущенных век струятся по щекам слезы.

Еще не рассвело, когда прусская армия двинулась вперед, чтобы выйти по приказу короля к дороге на Шалон и, следовательно, на Париж, отрезать французскую армию от столицы и выйти на плацдарм, подходящий для решающего сражения намного больше, чем ущелья и заросшие лесом горные участки Аргонны.

Войска шли по пересеченной местности. Равнина, где брали истоки три небольшие речки Турб, Бионна и Ов, перемежалась высотами, самыми значительными из которых были гора Иврон около деревни Вальми, холм с мельницей и холмы Лунная дорога, которые прорезала дорога на Шалон. Именно к этой дороге и должны были выйти прусские войска, согласно приказу короля Фридриха Вильгельма.

В семь часов утра авангард под командованием принца Гогенлоэ вышел к горе Иврон. Принц и не подозревал, что может в любой момент встретиться с врагом, который был совсем рядом. После затяжных дождей почва была пропитана влагой. И без того болотистая местность не давала возможности произвести обстоятельную разведку. Разведчики каждую минуту рисковали увязнуть в трясине.

В это же время полковник Депре-Красье из армии Келлермана, установивший свои батареи перед горой Иврон, заметил в утреннем тумане скопление людей, которые двигались прямо на него. Разобрать, кто это, полковнику не удалось, но ситуация показалась ему достаточно тревожной, и он отдал приказ артиллеристам приготовиться к бою.

Очень скоро Депре-Крассье убедился, что на него движутся прусские войска. Появление неприятеля оказалось неожиданностью. Но полковник не колебался и решительно отдал приказ открыть огонь. Пушки загрохотали.

Оправившись от первого удара, Гогенлоэ немедленно выстроил свои батареи для ответного удара, но тем не менее продолжал движение к высоте Лунная дорога. И там его встретил генерал де Баланс, посланный Келлерманом, расположившийся во впадине около Доммартена.

Снова заговорили пушки, полетели ядра, хотя невозможно было понять, откуда они появляются: Именно так об этом Позже вспоминал советник при веймарском дворе, сопровождавший Гогенлоэ и носивший фамилию Гете…

Тем временем принцу Гогенлоэ удалось закрепиться на высоте, и де Валансу пришлось отступить. На поле боя царила полная неразбериха, никто не знал толком, куда именно следует стрелять. Депре-Крассье приказал прекратить огонь.

Келлерману доложили о сложившейся ситуации, и он вспомнил совет Дюмурье на случай неожиданной атаки — как можно быстрее занять небольшое плато Вальми в полулье от его позиций. Келлерман сразу же отправил туда девятнадцатилетнего герцога Шартрского, сына герцога Орлеанского, и тот с отрядом своего Четырнадцатого драгунского полка занял указанную позицию. Потом подошли основные силы, а де Валанс защищал на юге дорогу на Шалон.

Все утро происходила передислокация войск, пока обе армий не встали друг против друга, разделенные оврагом. Над полем боя мирно вращались крылья мельницы в Вальми. Все кругом было затянуто туманом и пеленой моросящего дождя, который, казалось, будет длиться вечно.

Лаура, сидя в амбаре, уже задавалась вопросом, не останется ли она там навсегда. Ее оставили под охраной Бире-Тиссо, одного фельдфебеля и четырех солдат. Они и должны были сопровождать молодую женщину вечером к тому месту, которое герцог Брауншвейгский и король Фридрих Вильгельм выбрали для ночлега. Это был большой замок и большая деревня в двух лье от Сом-Турб, где квартирьеры уже готовили место для штаба. Де Баца и его «секретаря» Питу пригласили следовать за герцогом Брауншвейгским. Они отправились верхом вместе со штабом принца.

Никогда еще день не тянулся для молодой женщины так долго. Когда де Бац уезжал, она не осмелилась его спросить, в каком доме находится лазарет. Но потом Лаура решила, что тем самым только избавила себя от неприятностей. Походный лазарет должен следовать за войсками, Жосса наверняка отправили в войска эмигрантов, которые должны были быть на подходе. К тому же приставленная к ней охрана никогда не позволила бы ей одной разгуливать по деревне. И Лаура смирилась со своей участью. Единственное разнообразие, впрочем весьма сомнительное, вносили звуки канонады, не умолкавшие весь день.

К полудню дождь внезапно перестал, сквозь плотные низкие облака пробились первые лучи солнца, хотя еще часом раньше в это невозможно было поверить. Они осветили величественную картину. На узком плато Вальми шестнадцать тысяч солдат Келлермана выстроились в две линии, под защитой тридцати шести пушек. Кавалерия стояла на самом краю плато. Это была всего лишь часть французской армии. Полки Дюмурье под командованием Бернонвиля, Миранда и Ле Венер де Карружа, которым предстояли сражаться с австрийскими войсками, образовали широкий полукруг позади Вальми и преграждали путь в сумрачные леса Аргонны.

На другой стороне оврага всего в полулье от него на плато Манье в боевом порядке выстроилась прусская армия — сорок четыре тысячи солдат и пятьдесят четыре пушки. Прусские орудия были намного маневреннее, чем французские, созданные благодаря гению маркиза де Грибоваля. Пушки пока молчали. Между двумя армиями установилась тишина, всегда предшествующая сражению, когда каждый понимает, что его подстерегает смерть, и начинает молиться. Даже те, кто не верит в бога…

Никто первым не начинал атаку. Наверху, на плато, король Пруссии молчал, а герцог Брауншвейгский, кажется, не решался отдать приказ. Он в подзорную трубу рассматривал овраг, разделяющий две армии, который никто не удосужился проверить. Де Бац тонко чувствовал нерешительность герцога. Ему отчаянно хотелось узнать, что все-таки произошло в прусском лагере перед его приездом. Неужели герцог не решится атаковать?

Но тут заговорили прусские пушки, им ответила французская артиллерия. После ожесточенной орудийной перестрелки герцог наконец принял решение. По его приказу пехота, к которой, несмотря на грязь и болезни, вернулась ее гордая поступь, выстроилась в две колонны по шесть полков в каждой. Маневр был выполнен великолепно. Солдаты выстроились как на параде.

На другой стороне рва Келлерман выстроил свои войска в три колонны, где солдаты королевской армии стояли рядом с неопытными новобранцами. Келлерман помнил об этом, когда отдавал приказ: