Джоко оставался антиподом красоты. Если бы какой-нибудь ребенок случайно наткнулся на него, то бедняге потребовались бы годы, чтобы восстановить полный контроль над мочевым пузырем, а возможно, он получил бы пожизненную психологическую травму.

И, однако, ранимость Джоко, его отличие от других, его трогательная стойкость влекли к нему Эрику. Порою даже удивляясь самой себе, она чувствовала, что ее привязанность к троллю нарастает с каждым часом.

Если бы этот особняк был коттеджем в лесу, если бы Джоко то и дело начинал петь, если бы компанию ему составляли еще шесть таких же троллей, Эрика решила бы, что стала Белоснежкой в реальной жизни.

Она вернулась в гостиную без окон. С порога какое-то время смотрела на бесформенную тень, затаившуюся в красновато-золотистой субстанции.

Обстановка гостиной говорила за то, что Виктор частенько приходил сюда, чтобы посидеть в компании существа, заточенного в стеклянный ящик. Если б только мимоходом заглядывал сюда, то не обставил бы гостиную с таким вкусом, не стал бы создавать ощущение уюта.

Эрика закрыла стальную дверь, вернула на место все пять засовов. В конце коридора, ощетинившегося штырями, закрыла вторую дверь, заперла на засовы.

Когда вернулась в библиотеку, а секция полок встала на место, скрыв коридор, обнаружила, что Джоко пришел в себя. Он уже сидел в кресле, ножки не доставали до пола, руки цеплялись за обивку, словно он находился в вагончике «русских горок» и ждал, когда тот понесется вниз.

– Как ты себя чувствуешь, Джоко? – спросила она.

– Заклеванным.

– Это как?

– Будто десять птиц хотят клюнуть тебя в голову, ты стараешься защититься, их крылья бьют по твоим рукам, бьют, бьют, бьют по лицу. Джоко везде чувствует биение крыльев.

– На тебя когда-нибудь нападали птицы?

– Только когда видят меня.

– Это ужасно.

– Такое случается, когда Джоко на открытой местности. И обычно днем, ночью всего лишь раз. Ну, два, если считать летучих мышей птицами.

– В библиотеке есть бар. Может, хочешь что-нибудь выпить, чтобы успокоить нервы?

– У тебя есть отстойная вода с осадком?

– Боюсь, вода у нас только в бутылках и из-под крана.

– Ага. Тогда я выпью виски.

– С содовой?

– Нет, только чуть-чуть льда, пожалуйста.

Едва Эрика успела дать Джоко стакан, зазвонил ее мобильник.

– Только Виктор знает этот номер, – сказала она.

Эрика подумала, что слышит нотку горечи в голосе Джоко, когда тот пробормотал: «Он, кто сделал меня, каким я был», – но, возможно, ей только показалось.

Достала мобильник из кармана слаксов.

– Алло?

– Мы на какое-то время уезжаем из Нового Орлеана, – сообщил ей Виктор. – Мы уезжаем немедленно.

Поскольку ее муж обычно вопросов не терпел, Эрика не стала узнавать, почему они уезжают, просто ответила: «Хорошо».

– Я уже еду на ферму. Ты подъедешь туда на большом внедорожнике, «Мерседесе GL550».

– Да, Виктор. Завтра?

– Не тупи. Я сказал – немедленно. Этой ночью. В течение часа. Возьми вещи на две недели. Пусть тебе поможет кто-нибудь из слуг. Время дорого.

– Мне привезти одежду для тебя?

– На ферме у меня есть все необходимое. Молчи и слушай.

Виктор объяснил ей, как найти большой сейф и что нужно из него взять. Добавил: «Когда выйдешь из дома, посмотри на северо-запад. Небо горит», – и отключил связь.

Эрика закрыла мобильник, постояла, задумавшись.

– Он нагрубил тебе? – спросил из кресла тролль.

– Он… кто он есть, – ответила Эрика. – Подожди здесь, я сейчас вернусь.

Из библиотеки стеклянные двери вели на крытую террасу. Выйдя на нее, Эрика услышала далекий вой сирен.

На северо-западе странная иллюминация подсвечивала низкие облака: пульсирующие, яркие сполохи, яростно-белые, словно призраки, если ты веришь в их существование.

Горящее небо лишь отражало невероятно жаркое и голодное пламя на земле. Там, где ее зачали и она родилась, в «Руках милосердия», бушевал пожар.

Дождь, падающий сквозь листву и на траву лужайки, чуть шипел, как шипит огонь, но сюда ветер не доносил запах дыма. Умытый воздух пах чистотой и свежестью, до нее донесся легкий аромат жасмина и, наверное, впервые за ее короткую, но насыщенную событиями жизнь, Эрика ощутила себя живой.

Она вернулась в библиотеку и села на скамеечку перед креслом Джоко.

– Маленький друг, ты прошел со мной секретным коридором в скрытую от всех комнату и видел все эти засовы на стальных дверях.

– Джоко туда больше не пойдет. Джоко навидался пугающих мест. Теперь он хочет ходить только в хорошие места.

– Ты видел тайную комнату, и стеклянный гроб, и живую бесформенную тень внутри него.

Джоко содрогнулся, глотнул виски.

– Ты слышал, как эта тень говорила из гроба.

Безуспешно попытавшись изменить голос, говорить более грубо и угрожающе, Джоко процитировал: «Ты – Эрика Пятая, и ты – моя», – потом продолжил обычным голосом:

– В стеклянном ящике что-то очень уж страшное для Джоко. Будь у Джоко гениталии, они бы скукожились и отвалились. А так Джоко может только лишиться чувств.

– Помнишь, я привела тебя туда, чтобы задать тебе один вопрос и услышать твое мнение. Прежде чем я спрошу, я должна подчеркнуть, что хочу услышать правдивый ответ. Только правду и ничего, кроме правды.

Тролль встретился взглядом с Эрикой и ответил, пусть и с неохотой:

– Только правду и ничего, кроме правды. Больше Джоко не будет хотеть пи-пи, больше Джоко не будет тошнить. То был прежний Джоко. Тот Джоко уже ушел.

– Хорошо, вот что меня интересует. Мы не знаем, что это за бесформенная тень. Но, судя по тому, что ты видел и слышал, это существо в стеклянном гробу… обычное существо или злобное?

– Злобное! – без запинки ответил тролль. – Злобное, злонамеренное, ядовитое и потенциально очень опасное.

– Спасибо тебе за честность.

– Пустяки.

– Теперь мой второй вопрос, – она наклонилась к Джоко, подождала, пока он встретится с ней взглядом. – Если это существо в стеклянном гробу создано каким-то человеком, задумано, спроектировано и оживлено тем же человеком, как ты думаешь, этот человек хороший… или плохой?

– Плохой, – ответил Джоко. – Плохой, неприятный, противный, отвратительный, гнусный, мерзкий, с которым лучше не иметь никаких дел.

Эрика еще с полминуты смотрела троллю в глаза. Потом поднялась со скамеечки.