– Ты по-прежнему красива, Кристи.

– На моем лице такой слой косметики, что родную кожу придется откапывать лопатой. Сегодня перед сном я смою все это, и завтра утром ты не узнаешь меня. Синяки еще не везде сошли и кожа местами желто-фиолетовая. Правый глаз до сих пор не полностью открылся, без косметики это будет видно. И еще следы от швов на лице. Их постарались сделать незаметными, но…

Голос предал меня, и я замолчала, утерла рукавом нос. Гэбриэл шагнул ко мне, откинул волосы с моего плеча и заставил повернуться. Его руки обняли меня, обвили меня. Было странно стоять к нему так близко, но эта близость не вызывала дискомфорт. Наоборот – чувство покоя.

– Дурочка, ты слышишь, что я тебе говорю? Ты по-прежнему красива, и дело не в косметике. Ты едва выжила, но до сих пор можешь улыбаться. Ты прошла через ад, но по-прежнему переживаешь о том, как выглядишь. Тебя чуть не убили, но сегодня ты пьешь вино и даже немного шутишь. Тебе должно быть на все плевать, но ты все же переживаешь о моем благосостоянии и боишься, что я обеднею, если открою еще одну бутылку вина. Ты должна всех ненавидеть, но ты уже любишь мою сестру. Ты по-настоящему красива, потому что до сих пор способна на все это.

Я обняла его в ответ, черпая энергию в его близости. Мне нужны были эти слова, мне нужны были эти прикосновения, чтобы снова почувствовать себя живой. Чтобы чувство, что я никто и ничто, оставило меня хотя бы на минуту. Чтобы мир хотя бы на мгновение перестал быть таким, каким видела его я, и стал таким, каким его видел Харт.

Он в ту ночь уступил мне свою спальню, сам лег на диване в гостиной. Одолжил мне одну из своих футболок, в которую я с удовольствием переоделась, так как вечернее платье, сшитое из жесткого, холодного полиэстера, больше напоминало орудие пыток, чем одежду, а пижаму из отцовского дома я не взяла. Моя голова утонула в подушке, и я закрыла глаза. Во всем мире – во всем огромном мире – сейчас не было иного места, в котором я бы хотела оказаться.

Я проснулась ближе к полудню от тихих голосов, что доносились из гостиной, и на минуту запаниковала. Скатилась с кровати, запустила руки в ящик комода в поисках чего-нибудь опасного и нашла там ножницы. Потом не спеша, миллиметр за миллиметром, приоткрыла дверь.

Голоса звучали спокойно. Я вышла из комнаты, прошла по коридору до гостиной и медленно, словно была под прицелом снайпера, заглянула на кухню. Гэбриэл заметил меня первым, нахмурился, перевел взгляд на ножницы в моей руке, и улыбка осветила его лицо.

«Да-да, я готова сражаться за тебя, между прочим! – глазами сказала ему я. – Еще бы ты предупредил, что к тебе придут гости!»

Его собеседник шагнул в поле моего зрения, и я тут же узнала своего брата.

– Сет! – Я бросила ножницы и побежала к нему, чтобы обнять. Сет сжал меня в своих ручищах так крепко, словно триста лет не видел. Потом отстранился и, округлив глаза, прошептал:

– Ты снова говоришь!

– Похоже на то… Это место лучше любой терапии, – пробормотала я, оглядываясь на Гэбриэла.

– Правда? – улыбнулся Сет, переводя пристальный взгляд с меня на Харта и обратно. – Что ж, это прекрасные новости. А вот остальные меня скорее насторожили. Гэбриэл написал мне утром и сказал, что у меня есть два часа, чтобы увидеть тебя, а потом вы уедете далеко и надолго. Хотел убедиться, что он не похитил тебя и не держит под дулом пистолета. Что происходит? Ты просто исчезла без объяснений.

Я перевела глаза на Гэбриэла и поняла: он предоставляет мне возможность самой решать, что сказать, а чего не говорить.

– Я больше не хочу оставаться с отцом под одной крышей, – сказала я. – Наши отношения хуже некуда. Он не даст мне дышать, не успокоится, пока не сломает меня. Вот и все. Гэбриэл поможет мне обустроиться где-то… подальше отсюда.

Сет просто кивнул, не требуя дальнейших объяснений, хотя этих ему явно было недостаточно.

– Вы оставите мне свой адрес? – спросил он. – На всякий случай.

Мы с Гэбриэлом переглянулись. Я кивнула ему, что не против. И он ответил Сету, что пришлет адрес.

– Я люблю тебя и буду скучать по тебе, – сказал мне Сет. – Я бы не отпустил тебя ни с кем и никуда, но этому парню я верю.

Харт шутливо отдал честь, явно был тронут, хоть и не показывал этого.

– У меня для тебя кое-что есть, – сказал Сет и указал на лежащий на столе большой пухлый конверт. – Здесь наличные на первое время, твой паспорт и кредитка, привязанная к твоему банковскому счету. Я буду регулярно бросать туда деньги, так что ни о чем не волнуйся. Еще мобильный телефон и письмо от Рейчел. Она ужасно беспокоится. Позвони ей сегодня же и объясни, что к чему.

– Я позвоню Рейчел, но мне не нужно столько денег, – запротестовала я.

Сет бегло окинул взглядом мою футболку, задержал взгляд на моих взъерошенных волосах и заметил:

– Я должен быть уверен, что у тебя есть деньги и ты в любую минуту сможешь вернуться домой, если посчитаешь нужным. Хочу быть уверенным, что тебе не приходится делать то, что тебе не по нраву, лишь бы выжить. Ты моя сестра, и я хочу знать, что с тобой все в порядке. Возьми деньги и карту, хорошо? Без них ты никуда не поедешь. И я буду время от времени наведываться к тебе. Это тоже не обсуждается.

Честно говоря, я думала, что Харт придет в бешенство. Сет говорил так, словно я отправлялась в рабство к сутенеру. Но Гэбриэл не выглядел ни капельки обиженным. Наоборот, поглядывал на Сета чуть ли не с обожанием.

– Можно тебя на минуту? – обратился Сет к Харту перед уходом, и они вышли вдвоем на лестничную площадку. Я умирала от любопытства, но осталась на кухне, с изумлением разглядывая кучу денег, оставленных Сетом. Гэбриэл вернулся не скоро, минут через десять, и с порога заявил:

– Обожаю твоего брата.

– Неужели? Что он тебе сказал?

– Сказал, что пристрелит меня, если с тобой что-то случится.

Ха. На сердце потеплело от того, что в этом мире есть уже как минимум два человека, которым не все равно, что со мной будет.

– Сет подумал, что мы переспали, – пробормотала я. – Поэтому и сказал все, что сказал.

– Тебя это беспокоит? – спросил Харт, скользнув взглядом по моим голым ногам. Футболка была достаточно длинной, чтобы прикрыть мою задницу, но недостаточно длинной, чтобы я в целом выглядела пристойно.

– Еще недавно беспокоило бы, а сейчас нет, – ответила я. – После того как лицо подправят ботинками вдоль и поперек, чужое мнение о том, как надо жить, как-то перестает волновать. Буду жить как считаю нужным, и спать с кем считаю нужным. Единственное мнение, которое меня волнует, – это мое собственное. Ну и капельку твое, – добавила я.

– Надо же, – совершенно серьезно сказал Харт и протянул мне чашку кофе. – Чем я заслужил такую честь?

Он стоял напротив, залитый утренним солнцем, и все в его облике мне ужасно нравилось: его руки, его улыбка, то, как он смотрел на меня, прищурившись от яркого света.