человека. Но перед самым входом на экспозицию администратор за стойкой остановила нас взглядом и не без вызова сообщила, что все восемь работ Лотто временно переданы на выставку в Бергамо. Это была ужасная новость: до Бергамо отсюда почти пятьсот километров.

Женщина поспешила добавить, что у них и так вполне достойная коллекция, но это оказалось преувеличением. Правда, в музее была хорошая алтарная картина кисти Кривелли, но я слишком расстроился, чтобы получить от нее удовольствие.

Мы осмотрели галерею, где обычно висели работы Лотто, мрачно заметив светлые пятна на штукатурке на месте каждой из них.

И мне пришла в голову ужасная мысль. А что, если все картины, которые я намеревался увидеть в этой поездке, тоже находятся на выставке в Бергамо. Настроение у меня резко испортилось, и, заботясь обо мне, Джозефина предложила поменять план. Мы могли отъехать на двадцать миль к югу, чтобы посмотреть огромную алтарную картину Лотто в Монте-Сан-Джусто – маленьком городке в горах. Это звучало соблазнительно. Судя по фотографиям, картина чудеснейшая: она напоминала бурную, многолюдную шекспировскую драму. Это сцена распятия, причем у центрального креста, как предполагают, художник изобразил самого себя. Притягательная сила картин Лотто отчасти в их эмоциональной взвинченности. Фигуры его святых изгибаются и корчатся, словно захваченные ураганом, в котором борются сомнение и набожность. В каком-то смысле все они, наверное, автопортреты.

В отличие от многих своих современников, о которых мы почти ничего не знаем, Лотто оставил несколько интригующих намеков о своей личности: он делал записи о себе в книге счетов, а также составил за несколько лет до смерти в 1557 году завещание. В завещании он называет себя «старым, всеми оставленным, не имеющим ни надежного жилища, ни мира в душе».

Возможно, он в какой-то степени всегда и был таким: одиноким, нервным, эксцентричным. В Распятии сильно чувствовались и его эмоциональность, и его душевное смятение. И поскольку картина была слишком большой для перевозки, я поразмыслил и пришел к выводу, что она-то на этой злокозненной выставке в Бергамо не окажется.

Как и следовало ожидать, дорога в Монте Сан Джусто оказалась более долгой, медленной и извилистой, чем я рассчитывал. Мы постепенно поднимались над прибрежной равниной, и настроение у меня тоже поднималось. Я хотел увидеть эту картину с тех пор, как лет двадцать назад или больше Майкл Хёрст, историк искусства из института Курто, рассказал мне, какая она замечательная, а потом добавил, как заправский искуситель, что никто никогда до нее не добирается, в такой глуши высоко в горах она запрятана.

В конце концов мы были на месте. И на удивление быстро отыскали маленькую церковь, где она находилась. И церковь была заперта. Какой-то доброжелательный строитель, работавший по соседству, попытался открыть нам дверь, а потом мы увидели на ней табличку. Табличка гласила, что церковь закрыта на неопределенный срок в связи с «сейсмической активностью» в августе и октябре 2016 года. Это разочарование было еще болезненнее предыдущего. Мы провели в Италии всего несколько часов и уже успели потерпеть фиаско с девятью картинами Лотто. Я начал думать, не стоит ли нам прервать нашу десятидневную поездку и вернуться домой.

Второе из упомянутых землетрясений произошло меньше чем за год до нашего приезда, и я не представлял, какие тяжелые последствия оно имело для этой части Марке. Эпицентры обоих землетрясений были по другую сторону Апеннин, в Умбрии, то есть далеко от Лорето, если ехать на машине, но через горы по прямой расстояние между ними небольшое. Мы прошлись по городу и заметили, что, хотя разрушенных зданий не было, многие старинные постройки были укреплены мощными деревянными подпорками. Возможности посмотреть на эту картину Лотто не предвиделось, во всяком случае в ближайшие годы. К тому времени, когда мы добрались в Реканати, где нам предстояло провести ночь, я пришел к убеждению, что наше путешествие в поисках Лотто обречено на провал.

* * *

Тем не менее наш отель оказался удобным, а на следующее утро светило солнце. После завтрака мы не спеша дошли до музея и через две минуты стояли перед шедевром. Это были идеальные условия, чтобы смотреть произведения искусства. Мы отдохнули, не чувствовали напряжения и были в галерее одни. В музее Реканати есть несколько работ Лотто, причем две из них удивительно хороши. Я начал думать, что они куда лучше тех, с которыми мы разминулись в Лорето. Одна из них – это алтарный полиптих, написанный, когда художнику было тридцать с небольшим, то есть в 1506–1508 годах.

Как и многие ранние работы Лотто, полиптих несколько напоминает живопись Джованни Беллини, патриарха венецианской школы. Но в этой работе уже проявляются черты собственного стиля Лотто: образы у него тревожные, эмоционально нагруженные, жесты преувеличенно экспрессивные. Святые вокруг Мадонны неспокойны, охвачены движением, щетиной их, кажется, можно уколоться. Этот алтарный полиптих, состоящий из шести живописных панелей в золотых рамах, уходит почти под потолок.

Существует странноватое, но очень красноречивое выражение: «увидеть во плоти» – про созерцание искусства в подлиннике, а не в репродукциях. По отношению к Лотто и вообще к венецианской школе оно особенно справедливо: чтобы оценить эти работы по-настоящему, вам нужно оказаться непосредственно пред оригиналами. Только тогда вы прочувствуете плотскую реальность людей, которые там изображены: глянцевитость их кожи, блеск их глаз, тяжесть тел, текстуру одежды. Это будут физические ощущения, потому что краска – это физическое вещество: слой органических и неорганических пигментов, который отражает свет и, соответственно, принимает другой вид при изменении освещения. Возможность «быть на том самом месте» ничем не заменишь.

Неподалеку от полиптиха висела доска Лотто Преображение Христа (1510–1511) – картина, совершенно не свойственная ему по стилю и, можно сказать, плохая, безусловный провал. В промежутке между созданием этих работ Лотто отправился в Рим, надеясь поработать над одним многообещающим крупным заказом: росписями в апартаментах папы Юлия II. Сначала он в этом преуспел, но потом его оттеснил более светский и утонченный художник – Рафаэль. Преображение – это свидетельство того, как Лотто попытался подражать героической классической манере Рафаэля; возможно, ему также довелось мельком увидеть потолок Сикстинской капеллы. В результате у Лотто получилось нечто негармоничное, неуклюжее, почти уродливое.

Куда лучше Благовещение из соседнего зала, написанное на четверть века позже; к этому времени Лотто «переварил» влияние Рафаэля, обрел эстетическое равновесие и стал удивительно эксцентричным человеком. Картина – почти кинематографический кадр, вы словно попадаете прямо в комнату XVI века и в общество участников священной драмы из Нового Завета. Лотто показал Марию с точки зрения архангела, если можно так выразиться, а она,