Je t'embrace (обнимаю), Б.».

Итак, три убийства, включая Люциуса, прошли для Моники безнаказанно. Никто так ничего и не заподозрил.

Перед возвращением в Америку я решила еще раз наведаться к Аннемари де Пасси. Не для того, чтобы поделиться с ней своим открытием — ради Бернара приходилось оставить его при себе, и не дай Бог хоть одной живой душе заподозрить, как я получила эту информацию. Я намеревалась воспользоваться ее предложением порыться в вещах Мишеля и, если хозяйка не будет против, просмотреть каждый клочок бумаги в коробках, что громоздились в гостиной чуть не до потолка. Если письмо Люциуса к Монике сохранилось, ему не ускользнуть от моего внимания. Мне хотелось не просто прочесть его, а проанализировать, исследовать, изучить как важную улику, которая, быть может, прольет свет на то, как богатые мужчины попадают на крючок к таким авантюристкам. Я неумолимо погружалась в омут маниакальной зависимости от Моники и мечтала докопаться до глубин души — не Люциуса, о нет! — до глубин черной души моей бывшей лучшей подруги.

Я взяла такси и скоро стояла перед уже знакомым жалким строением, которое могло похвастаться разве что ветхим домофоном. Аннемари сонно осведомилась, кто это, но впустила меня. У меня не возникло желания вторично воспользоваться узким гробом медлительного лифта. Я поднялась на нужный этаж пешком и дважды позвонила, потом для верности постучала бронзовым молоточком. Аннемари открыла не сразу и показалась мне такой вялой, словно я разбудила ее. Она была в цветастом халате и шлепанцах. У меня возникло щемящее подозрение, что гостей здесь вообще не бывает и что, кроме хозяйки и ее кошек, только я переступала в последние годы порог этой квартиры. Я извинилась за вторжение, но Аннемари не возражала. Как раз наоборот.

— Я так рада снова вас видеть! — воскликнула она, отступая, чтобы дать мне дорогу. — Я бы позвонила сама, да телефон вашей подруги куда-то подевался. Входите же, входите! — Она пригладила волосы, сосульками свисавшие вокруг исхудалого лица. — В тот день, когда вы ушли, я собралась с силами и просмотрела вещи брата. Не скажу, чтобы это доставило мне удовольствие. Столько всего всколыхнулось в душе! — Она помедлила, вспоминая. — Не странно ли, что самые счастливые воспоминания потом становятся самыми печальными? Но я нашла то, что вам нужно.

Она предложила мне сесть и скрылась в спальне, а я осталась, сгорая от тревоги и нетерпения. Что там, в письме? Какие тайны откроются мне в его строчках? Старинные часы на каминной полке наполняли гостиную своим медленным, тяжелым «тик-так», словно нарочно не давая забыть о том, как утекает время. Мне было тошно в этом темном и пыльном помещении, стены которого были пропитаны одиночеством. Казалось, Аннемари никогда не вернется из спальни, но в конце концов она появилась и принесла с собой вожделенное письмо. Я жадно схватила его. Изящно выведенная надпись гласила: «Передать лично в руки графине де Пасси, отель "Крийон"».

Я заглянула в конверт и увидела край плотного белого листа с голубой оторочкой. Этот вид почтовой бумаги был мне хорошо знаком — я не раз получала на такой записки с благодарностью за приглашение или подарок. Когда я разворачивала лист, мои руки дрожали. В правом углу листа была монограмма в тех же тонах, что и оторочка: НПН. Ниже обращения и единственной строчки письма стояла подпись: Нейт.

Тайным американским любовником Моники был вовсе не Люциус, а Нейт Натаниель.

Если вы думаете, что после столь ошеломляющего открытия я была готова ринуться на праведный бой, то жестоко ошибаетесь. Я могу сравнить это послание разве что с большим безобразным комком использованной жвачки, который трудно оторвать от подошвы; нечто гнусное, клейкое, тошнотворное.

Письмо было сугубо литературное, какого можно было ожидать от Нейта.

«Любовь моя!

Без риска победа так же мало стоит, как и без славы.

Нейт».

Не знаю, кого он цитировал. Письмо не имело ни даты, ни штемпеля. Отель «Крийон», где Нейт останавливался во время своих поездок в Париж, без сомнения, служил этой паре только для обмена корреспонденцией. Мишель принес письмо сестре в мае 1993-го, значит, Моника тогда встречалась сразу и с Люциусом, и с Нейтом. Нейт не мог этого не знать.

Я вернулась на улицу Бак, сжимая письмо в кармане пальто. Моросящий дождь продолжался, но я уже не замечала. К дому я подошла совершенно промокшей, так что Эжени пришлось разжечь камин, закутать меня в одеяло и добавить в чай щедрую порцию коньяка. Я показала ей письмо.

— О, Корнель! — воскликнула моя подруга, стоило ей взглянуть на цитату. — Это из «Сида».

— Ни минуты не сомневалась, что ты сразу угадаешь, — сказала я с восхищением. — Подумать только, я была уверена, что письмо будет от Люциуса… — Я с минуту смотрела на единственную строчку текста, потом сложила и убрала листок. — Глазам своим не поверила, когда увидела… да и сейчас не верю!

— Подлый адвокатишка! — Эжени передернулась.

— Отец, бывало, говорил: «Не доверяй людям с двойным именем!» — Я откинулась на спинку дивана, рассеянно поигрывая конвертом. — Бог свидетель, мы с Нейтом не слишком ладили, но даже помимо своей воли я уважала его за неизменную преданность Люциусу. Мне казалось, он ставит его интересы выше своих собственных! Теперь, после письма, — я подняла конверт к глазам и снова уронила на колени, — видно, до чего же я ошибалась. Нейт был себе на уме.

— То есть?

Уточняющий вопрос был очень кстати, поскольку я еще только формулировала в мыслях новый взгляд на ситуацию.

— Нейт подставил нас обоих: меня и Люциуса.

— Да уж, похоже.

— Тот уик-энд в Саутгемптоне! Нейт и Моника так хорошо разыграли свою роль, что заслужили по «Оскару»!

— Любовники со стажем делали вид, что только что познакомились?

— Думаю, их роман продолжается. Интересно, они только любовники или еще и сообщники?

— Но как это началось?

— Как-нибудь спонтанно. Знаешь, как говорят: «Рыбак рыбака видит издалека».

— Или «Одного поля ягоды», — подсказала Эжени. — Или «Рука руку моет, вор вора кроет».

Я пришла в такое возбуждение, что не могла уже оставаться на месте. Отбросив одеяло, я забегала по комнате.

— Мой муж и Нейт знали друг друга тысячу лет… в смысле Нейт знал всю его подноготную. Ему не стоило труда подставить Люциуса.

— Чего ради?

— Разумеется, ради денег!

— Однако, Джо, деньги достались Монике, а не Нейту.

— Он не мог бы заполучить их другим путем. — Внезапно меня осенило. — Держу пари, рано или поздно эти двое поженятся!

— Ты думаешь? — усомнилась Эжени.

— Помяни мое слово! Если это случится, я буду знать наверняка, что все ради денег подстроил Нейт.

— А если не случится?

— Значит, она.