Позднее, в декабре 1997 года, я с радостью узнал об избрании Ким Дэ Джуна президентом Республики Кореи. За него тогда было отдано 40,3 процента голосов, что являлось очень серьезным политическим достижением. Благодаря политике «солнечного тепла» в отношении КНДР южнокорейский президент вписал, пожалуй, самую яркую страницу в свою неординарную биографию. Всеобщим признанием его жизненного подвига стало вручение ему 10 ноября 2000 года Нобелевской премии мира, которую он достойно разделил между своими соотечественниками на Севере и Юге Кореи. В моем теплом приветственном послании я тогда выразил надежду, что Ким Дэ Джун вновь посетит нашу страну, которую он открывал в свое время при моем дружеском соучастии.

Наши связи с президентом Южной Кореи сохранились на долгие годы. Я дал согласие на его просьбу войти в состав созданного им политического клуба (форума) «Лидеры АТР», который в годы президентства Ким Дэ Джуна ежегодно собирался в Сеуле, что имело большой резонанс в мировой политике. В 1990-х годах я дважды был участником этого форума.

Мой самый любимый месяц в году – апрель. Люблю ощущать, как в это время года природа окончательно освобождается от зимней спячки, а освежающая весна вступает в свои права. В апреле я родился, и то, что связано с этим месяцем, для меня до сих пор чаще всего окрашивается в светлые тона.

Итак, апрельский Париж, величественный центр мировой культуры. Я бывал в этом городе много раз, но именно та поездка наиболее глубоко врезалась в память. Это было в 1990 году, когда я возглавлял делегацию Верховного Совета СССР, находившуюся во Франции с рабочим визитом. Тогда мне впервые довелось лично беседовать с президентом Французской Республики Франсуа Миттераном.

Наша делегация была весьма представительной: заместитель Председателя Правительства РСФСР Табеев, видный военачальник Лобов – начальник Генерального штаба Вооруженных Сил, известный писатель и журналист Генрих Боровик.

По правилам дипломатического протокола претендовать на аудиенцию у президента Франции мы не могли. Но глава государства с давними дипломатическими традициями изящно решил этот вопрос.

Наши встречи в Елисейском дворце начались с беседы с руководителем канцелярии президента Франции Юбером Ведрином. Очень скоро в кабинет Ведрина вошел Франсуа Миттеран. Вряд ли его появление было случайным. Старейшина французских социалистов, возглавлявший Социалистическую партию Франции в течение десятилетия, до того, как он впервые был избран президентом республики, интересовался всем происходившим в СССР, включая перспективы социал-демократической трансформации КПСС.

Миттеран начал беседу первым. Сказал о важной роли СССР и Франции в европейских делах, о перспективах создания Европейской хартии, о том, что Франция готова поддержать многие советские инициативы общеевропейского характера и сама рассчитывает сыграть здесь не последнюю роль. Разумеется, все это было сказано для последующей передачи Горбачеву.

Слова Миттерана отражали внешнеполитическую линию Французской Республики того времени, а точнее, курс на построение европейской оси Москва – Париж, возможно, в соперничестве с Германией, хотя и выравнивание отношений с новой, объединенной Германией также входило в число внешнеполитических приоритетов Франции. Было заметно, что, в отличие от многих других зарубежных деятелей, президент Франции верит в успех перестройки. У него были очень хорошие личные отношения с Горбачевым, и он не скрывал своей симпатии к Советскому Союзу.

У меня не создалось впечатления, что в Париже существует четкая концепция возможной политики в германском вопросе или план конкретных действий на этот счет. Миттеран говорил о том, что объединение Германии опережает общеевропейский процесс и это вызывает серьезное беспокойство. Разумеется, остановить процесс объединения страны было нереально. Миттеран считал, что это лишь подогреет в Германии националистические настроения. Кроме того, он сослался на статью 23 конституции ФРГ, которая предусматривала возможность объединения в том случае, если «правительство и население ГДР решат идти по этому пути». Но одновременно он подавал сигнал Москве: «Было бы хорошо, если бы вы вносили больший вклад в общеевропейский процесс». Французский президент считал нереальным одновременное вхождение объединенной Германии в НАТО и в Организацию Варшавского договора. Из его рассуждений можно было понять, что интегрирование объединенного Германского государства в состав НАТО он рассматривает как способ контроля и повышения предсказуемости новой Германии.

До этой встречи я неоднократно слышал выступления Миттерана на международных форумах. Его называли «сфинксом», он был одним из самых авторитетных и влиятельных политиков Европы. Свыше тридцати лет Миттеран принадлежал к европейской политической элите, начиная с 1965 года, когда он стал лидером Федерации демократических и социалистических левых сил Франции. В июне 1971 года Миттерана избрали генеральным секретарем Французской социалистической партии.

В первом туре президентских выборов во Франции в мае 1974 года он занял первое место, получив 43,3 процента голосов. Во втором туре его всего на 1,34 процента обошел Жискар д’Эстен. Затем последовали долгие семь лет ожидания, напряженной работы по развитию организационной структуры партии, созданию коалиций. Весной 1981 года Франсуа Миттеран победил на президентских выборах во Франции. Спустя семь лет, в 1988 году, избиратели повторно подтвердили его президентские полномочия.

Но тогда, в 1990-м, в кабинете господина Ведрина, я увидел перед собой физически ослабевшего человека. Его глаза показались мне бесконечно усталыми. Но в них читалась глубочайшая мудрость. Чувствовалось, что за плечами у этого человека колоссальный опыт.

Не могу не высказать преклонения перед железной волей Франсуа Миттерана. Уже после его кончины мир узнал, что все четырнадцать лет президентства он был неизлечимо болен. Онкологическое заболевание год за годом подтачивало и разрушало его организм. Но ни разу никто, на уровне глав государств, не мог подметить, что французский президент подавлен, немощен и едва ли не на крайнем пределе физических сил несет тяжелую государственную ношу.

8쀌8쀌8

Для внешнего мира Верховный Совет становился символом публичной политики. Работа на посту председателя Комитета Верховного Совета по международным делам, по мере того как я в нее углублялся, требовала все больше и больше времени. Но выполнение обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС, учитывая резко осложнившуюся политическую ситуацию в стране, было не менее важным. Откровенно говоря, сосредоточиться сразу на двух направлениях было крайне трудно. Я работал с предельным напряжением сил. Постоянно недосыпал. Чувствовал нервные перегрузки. Времена были сложные. Сомневался – надо ли поднимать этот вопрос. Но в конце концов сказал об этом Горбачеву.

Ответ был приблизительно таким: «Потрудись как следует над проектом программы КПСС, а когда поможешь мне довести ее до ума, обещаю, что на ближайшем съезде твоя просьба о работе только в Верховном Совете или на другом направлении внешней политики будет рассмотрена».