– Но почему Александровск? – Валерия была сбита с толку. – Он мог возить свои бриллианты по другому маршруту. И вообще – это были его камни, он мог и сам…

– Сам он не мог. Если бы его с этими камнями застукали, участь его была бы незавидной: если Марьин только выбросил бы его из бизнеса, то Дробышев попросту убил бы его. А потому никто понятия не имел, кто на самом деле стоит за грузом. Знали только убитый Михайлов и еще один человек, который передавал ему камни. Собственно, он и ответил на мои вопросы. А насчет способа, которым перевозились бриллианты… На самолете было нельзя, там пристально досматривают багаж. В обычном поезде велика опасность, что груз украдут. А вот скорый поезд, который делает всего четыре недолгие остановки в пути на крупных узловых станциях и формируется в ста километрах от Алмазного в столице края, относительно безопасен. Александровск – конечная остановка после Питера. Здесь камни передавались человеку, который под усиленной охраной на вертолете вез их в Москву в представительство крупной ювелирной фирмы, где алмазы взвешивали, наносили на них лазером номера и переправляли в Голландию. По документам они значились как ранее ввезенные, номера совпадали, так что проблем не возникало. Наши красавцы нехило ограбили господина Возницына, для которого эти деньги совсем не лишние. К тому же, если Дробышев узнает о том, какой бизнес проворачивал зять, то вскоре его младшая дочь овдовеет – Математик таких залетов не прощает.

– То есть те двое, которых вы поймали у Ники ночью, сказали, что это Николай Николаевич все затеял? – Майя вспомнила людей в противогазах и зябко повела плечами. – Как ты вообще догадался, что дело в кукле?

– Ты сама мне рассказала. Помнишь, я просил тебя подробно перечислить все, что ты делала тем утром, с кем говорила и о чем. Утром ты нашла в песочнице коробку с новой куклой, во дворе подобрала связку ключей и женскую зажигалку, а на дне мусорного контейнера во дворе, где ты убирала, обнаружила части точно такой же фарфоровой куклы, какую нашла часом раньше, и обрывки коробки. Именно около скамейки под фонарем ночью кто-то неосторожно и нетерпеливо потрошил сумку курьера. Именно там этот дебил и раскурочил куклу, а когда понял, что контейнера в ней нет, сильно расстроился, тем более что спросить, где груз, было уже не у кого. Я поражаюсь тупости этого индивида, а он вообразил себя отцом местной мафии, представляете? Ну, это так, лирическое отступление.

– А что теперь?

– Теперь? – Олешко улыбнулся. – А ничего. После того, как они убили курьера, после обыска твоей квартиры Меренков вспомнил, что у тебя в гостиной все-таки была кукла, но в другом платье. Вот он и послал за ней своих людей, а я их пригласил к себе в гости. Они в порыве откровенности рассказали абсолютно все, что знали. Так, собственно, я и вышел на Меренкова.

– Подожди, Павел. – Матвеев обеспокоенно прервал его. – Я одного не понимаю. Ну, допустим, отдали бы мы им этот контейнер. Мы бы все равно для них были опасны, все.

– В том-то и дело. – Олешко вспомнил допрос и мысленно еще раз порадовался, что успел. – Они никого из нас не собирались оставлять в живых.

Молчание, которое наступило после его слов, можно, казалось, резать ножом. Панфилов, давно уже пришедший к тем же выводам, особо не впечатлился, Булатов, за все это время не проронивший ни слова, что-то напряженно обдумывал, но на женщин было жалко смотреть, а в глазах Матвеева появились опасные огоньки, которые свидетельствовали о приближении бури.

– Паш, – Никин голос звучал тихо и бесцветно, – я очень надеюсь, что всем им, всем до единого, было очень больно и обидно.

– Ну почему же – было. – Олешко улыбнулся уголками губ. – Никуша, после того, как они огласили свои планы по уничтожению нашей теплой компании, им, конечно, было больно, но основная боль у них еще впереди. К сожалению, как и наша головная боль. Потому что я выяснил несколько моментов, которые имеют огромное значение. Майя, послушай. То, что я сейчас скажу, имеет отношение к тебе, и я снова прошу: постарайся воспринять это спокойно. Мы не оставим тебя, и с тобой не случится ничего плохого.

– Ладно.

– Я точно знаю, что Возницын в курсе, что ты до сих пор жива. Спектакль, что ты для них разыграла, обманул всех, кроме Артема, который хорошо тебя знал. Твоя часть наследства перешла к нему, у него контрольный пакет, но он знает, что ты жива, и ищет тебя тайком от Дробышева.

– Я знаю. – Майя попыталась справиться с волнением. – Я была уверена, что обману всех, кроме Артема. Потому я пряталась и старалась не попадаться на глаза людям. Очки носила, челку… Наши с Леней фотографии мелькали в прессе и в Интернете, меня мог кто-то случайно узнать. Я знала, что Артем не поверит.

– Он и не поверил. И искал тебя все эти годы. – Павел рассматривал Майю совсем по-новому. – Да, дела… А я думал, ты не знаешь.

– Я же не дура, Паша. Я, может, иногда бываю не совсем в адеквате, может, даже истеричка, но я не дура. Артем не мог признать в той девушке меня, даже учитывая, что лицо было изуродовано. Но… я не понимаю. – Майя едва сдерживает озноб. – Я же никак ему не мешаю. Зачем он меня ищет? Я ничего не собираюсь у него отнимать, мне ничего от него не нужно. Я не хочу больше видеть ни его, ни Катю, никого из них.

– Мешаешь. – Панфилов уже решил уравнение. – Еще как мешаешь, ведь теоретически есть возможность, что ты решишь подтвердить свою личность и потребовать расследования, а также свою часть бизнеса. И гнев Дробышева ударит прежде всего по Возницыну, который в свое время опознал в убитой Майе Скобликовой жену своего отца Ирину Марьину. Другой вопрос, зачем он это сделал…

– Тут как раз все просто. – Матвеев в ярости. – Он хотел забрать себе часть, принадлежащую Ирине. Вот и решил «опознать» тело, справедливо рассудив, что раз она сама надела на труп свои цацки, то объявляться с претензиями не станет, а разобраться с ней по-тихому можно будет потом.

– Именно. – Олешко довольно кивнул, словно учитель, услышавший удачный ответ ученика. – Он искал ее тихо, тайком и почти нашел. Майя, Николай Николаевич в последнее время был с тобой особенно любезен, не так ли?

– Да… Конфетами угощал, предлагал другую работу.

– Он был не уверен, хотел подобраться к тебе поближе. – Олешко указал на челку, закрывающую почти половину лица Майи. – Эта штука затрудняет визуальную идентификацию. Но то, что он наводил справки о Скобликовой, уже доказанный факт. Добрейшая женщина Татьяна Васильевна Клинг рассказала мне, как Николай Николаевич расспрашивал ее, и она ему поведала семейную историю и то, как познакомилась с Майей. И наш друг смекнул, что ты вполне можешь оказаться кем-то другим, ведь Татьяна Васильевна до того дня, как ты объявилась в Александровске, никогда не видела Скобликову. Знала ее с чужих слов, по телефону несколько раз с ней говорила, и все. Видимо, ему тоже бросилось в глаза несоответствие между заявленными качествами и тем, что видели его глаза. Но я успел изъять из архива и компьютерной базы данные о Майе Скобликовой – о настоящей, я имею в виду. Он и его подельники для работы в полиции, может, и годились, но, по сути, они дилетанты, потому и наделали столько ошибок. Полицейского, если он давно в системе, ничему путному уже не научишь, даже если он вышел на свои хлеба, мозги у него набекрень, а если он вкус крови почувствовал – все, убивает без разбору. Корпоративная неприкосновенность – это вещь очень опасная для психики. Потому я их никогда на работу не беру, без толку переучивать, у них в мозгах излом неисправимый.