— Марфой говорю, меня кличут, а не бабушкой. Кому бабушка, а кому в постели ладушка.

Беспута расхохоталась чуть не на весь торг, услышав такое от бабки. Марфа улыбнулась, довольная успехом своей шутки, и продолжила:

— Чего хохочешь? Эх, молодо-зелено, все смеетесь над стариками. Вам кажется, что век молодыми проходите? Не успеете оглянуться, как скоро сами такими станете. Думаешь, если старость нагрянула, на том жизнь окончилась? Куда там. Ты на князя нашего погляди, седина в бороду — бес в ребро! Всех девок перепортил дурень старый. Они уж и убирать в горнице у него боятся, ждут, покуда князь со двора уедет.

Марфа вздохнула горестно, оглянув Беспуту с головы до ног.

— Ох, доченька, красива ты больно. Точно, глаз он на тебя положит, как бы беды не сталось.

Колдунья, округлив глазки, испуганно заморгала.

— О, Боги! Марфа, что ж делать-то? Не буду я ему на глаза казаться. Коли жинка его приревнует, так все патлы мне повыдергивает.

Марфа фыркнула, отмахнувшись.

— Нет жинки у него. Давно она померла. Вот он и разгулялся. А на глаза не кажись — затаскает кобелина. А тебе еще жениха найти надо. Сама с ним поговорю, скажу, что девка ты работящая, только на глаз кривовата. Тогда точно глядеть на тебя не захочет. Не бойся, девонька, Марфа тебя пристроит. Негоже хорошей девке, словно оборванке, в городе мыкаться.

Марфа ненадолго замолчала, о чем-то размышляя, затем спросила:

— Неждана, а ты только по глазам предсказать можешь? Али и так, коли глянешь на человека?

— Могу и так. Но по глазам оно вернее.

Колдунья усмехнулась, будто прочитав тайные мысли незадачливой кухарки. Хороша бабка, прыткая. Ей бы свахою быть, так она бы и Сварога на Моране оженила бы. Будучи у князя в услужении, Марфа все обо всех знала. Сплетни к ней слетались, словно мухи на навоз. С ней не просто делились слухами, а бывало и деньги платили немалые, чтобы князю слова передала ненароком. Князь, избранный на вече старейшин, всегда к ней прислушивался. Вдруг народ его чем недоволен, пора дело поправить, а то другой раз князем не выберут. А воду, как правило, жрецы мутили, пытаясь власть свою над народом укрепить. Вот с ними-то ухо востро князь и держал.

Испокон веку княжья дружина с простым людом не ладила. Те все Велеса восхваляли, блага им дающего, а рать Перуну-Громовержцу дары подносила.

Вот жрецы из храма Велеса и подбивали глупый люд на недовольство. А тут такой случай подвернулся, девку-ворожею в услужение заполучить. Марфа мысленно потирала руки, это же теперь все обо всех вызнать можно. А с девкой надобна осторожность, чтобы князь о ней не прознал. А то, заполучив себе ворожею, быстро старую кухарку вон выгонит. Марфа насупилась, искоса взглянув на беззаботно идущую девушку. Та счастливо улыбалась, довольная, что нашла в один день и угол, и краюху хлеба.

Подойдя к воротам княжьего дома, Марфа уверенно постучала тяжелым железным кольцом:

— Отворяйте, мухи сонные, поди, корзина у меня нелегкая!

Стражник, суетливо вытягивая запор, глянул на Беспуту.

— А это кто с тобой? Чужаков запускать никак не могу, князь голову оторвет.

Марфа поставив наземь корзину, подбоченилась.

— Я тебе сама ее оторву, поскорее князя. Помощница это моя новая. А князю я сама все поясню, пропускай быстро, сказала!

Стражник неуверенно отошел в сторону, впуская во двор крикливую кухарку с девушкой. Беспута, зайдя в подворье, остановилась, легкая улыбка слетела с ее красивых губ. «Ну здравствуй, новый дом, принимай будущую хозяйку».

Дом князя Богумира был огромной избой в два этажа, сложенной из толстых бревен. Вся челядь, стража, кухарки и конюший жили в отдельном домищке, примыкающем к дому князя. Разделенное на множество небольших каморок жилище прислуги больше напоминало муравейник. Заглянув в указанную Марфой комнатку, колдунья скривилась с отвращением. Грязная темная комнатушка с полатями, в коей не развернуться толстухе, воняла словно жеребец с галопа. Марфа довольно улыбнулась, не замечая ее расстройства:

— Вот, Неждана, твоя комната. Обживайся, наводи порядок. Тут малость грязновато, но все же лучше, чем под открытым небом ночевать.

Беспута кивнула ей, расплываясь в благодарной улыбке.

— Спасибо тебе Марфа, что бы я без тебя делала.

Бабка горделиво усмехнулась, направляясь к двери.

— Да чего уж там. Сегодня обживайся, а завтра с утра пораньше чтоб была на кухне. И еще, из каморки своей носа на улицу не кажи. Попадешься князю на глаза, пеняй на себя. Поняла?

Беспута кивнула, втянув голову в плечики, словно испуганная горлица.

Князь Богумир не был лежебокой и всегда просыпался с первыми петухами. Едва взошло солнце над землей, а он уже плескался во дворе у дубовой кадки. Князь был уже немолод, разменяв пятый десяток, однако крепкое тело говорило о том, что всю свою жизнь он не расставался с мечом. Громко покрякивая от удовольствия, Богумир обливался холодной водой. Беспута, стоя у приоткрытых дверей, внимательно наблюдала за ним. Она чувствовала в этом человеке силу и уверенность вожака. Осторожно потянувшись сознанием к его тени, колдунья вздрогнула. Князь был очень жестоким человеком, за что и получил в народе прозванье Бешеный. Беспута, прикрыв глаза, погрузилась в видения, вытягивая из мрака теней обрывки его воспоминаний.

…Парень лежал посреди двора. Окровавленное лицо смотрело на нее неподвижными удивленными глазами. Молодой конюший так и не понял, почему разгневанный князь замахнулся мечом. Едва уловимое свечение отходящей в мир иной души еще долго кружило над его головой, не желая покидать столь привычную обитель. Разгневанный Богумир раздосадованно пнул сапогом лежащее тело и закричал:

— Найти конокрада! Живым привести ко мне, — и, возвращаясь назад в дом, прошептал себе в бороду: — По кускам резать буду.

…Привязанный к столбу наказаний мальчишка рыдал взахлеб, обернувшись к любопытной толпе ротозеев.

— Не брал! Мамкой клянусь! Помилуй, князь Богумир, не крал я!

Брови князя сошлись над глазами словно грозовые тучи. Не глядя на мальчишку, он махнул кату рукой, давая команду к наказанию:

— Сто плетей сорванцу, чтоб впредь неповадно было чужое таскать.

Кнут, словно извивающаяся гадюка, метнулся к столбу, жаля со свистом нежную спину мальчугана. После двух десятков плетей невиновный паренек, оклеветанный злыми языками, повис на веревках, лишившись сознания.

…Молодая девица, годков шестнадцати от роду, старательно стелила постель в княжьей опочивальне. Оправив холщовую простынь, девушка принялась взбивать огромные пуховые подушки. Дверь отворилась, скрипнув несмазанными петлями, вошел князь. Девчушка засуетилась, раскладывая подушки на постели.