Уже темнело, но острый взгляд Турецкого постоянно скользил по зеркальцу заднего обзора. И в какой-то момент Александр Борисович мог бы поклясться, что видит позади себя уже не привычную с некоторых пор «мазду», а песочного цвета «Жигули» с затемненным лобовым стеклом. На минуту вспыхнула, словно уколола, мысль: а не собираются ли уж эти парни в сером провернуть и с ним ту же операцию, что с генералом Вороновым? Или это просто так они действуют ему на нервы? Но зачем? Смысл-то этих действий каков?

Оно в принципе очень даже ничего выглядит — прозвучавшее признание генерала Короткова насчет обиженных Родиной и собственным начальством спецназовцев, о которых сегодня рассказывал Володька Поремский. Вполне в стиле времени. Да вот только он, Турецкий, ни к каким обещаниям отношения не имеет, чего им от него-то надо? Или они вконец уже озверели? И теперь, чувствуя, что у них повсюду проходит засветка, сами стали «нэрвничать»?

Турецкий вспомнил старую байку своего приятеля о том, как тот ездил в Грузию. И там, в Тбилиси, в маленьком духане, встретил дядю Гиви, которого знал по прошлым своим приездам, он «держал» этот духан уже полвека. Всегда вкусно кормил и поил, а в тот раз подал не шашлык, а, как выразился приятель, «болты в тавоте», и вместо молодого вина, «маджарки» — чистый уксус. Но на вопрос, что произошло, разве при демократах плохо жить стали, дядя Гиви сердито ответил, что живут пока, слава богу, как жили, зато «нэрвничают» много…

Вот и эти «орлы», похоже, занервничали. Значит, придется быть вдвойне внимательным, сказал себе Турецкий и перестал следить за преследователями. Так недолго и самому врезаться в столб либо нырнуть с моста в Москву-реку…

Зачем ехал Турецкий в семью Васильевых? Ну, во-первых, следовало вернуть фотографию Насти, которую он взял на время, чтобы по ней могли бы определить курс, на котором училась она со своим приятелем Рэмом. Ну а затем выйти, таким образом, и на самого Рэма.

Таня наверняка знала гораздо больше об этом человеке, в которого была тайно влюблена, но не говорила, боясь оклеветать честного человека. Это ее убеждение был прямой смысл развеять. Он уже выступил в роли не только «ревнивого страдальца», но и заказного убийцы.

Встретили Турецкого сдержанно и даже, как ему показалось, несколько настороженно. Видно, боялись, что от него должны прийти очередные неприятные вести. Петр Семенович, а попросту Петя, сидел нахохлившись и ревниво наблюдал больше не за гостем, а за своей супругой, которая смущенно поглядывала на Александра Борисовича и прятала глаза, будто между ними было что-то интимное. Словом, чушь какая-то. Вопрос в другом — как ее развеять?

И Турецкий понял, что в таких условиях ничего не добьется. Заводить сейчас, в присутствии мужа, разговор о человеке, в которого была определенно влюблена младшая Копылова, оказалось в высшей степени неосмотрительно. И Александр Борисович решил свернуть свой приход. Он кратко передал родным, что у Насти наметилось явное улучшение. По словам ее лечащих врачей, она постепенно приходит в себя, открывает глаза и узнает подходящих к ней людей в белых халатах. Но еще ничего не говорит, и с ней регулярно занимается логопед. А он, в свою очередь, обещает, что пациентка может заговорить где-нибудь в течение ближайших двух недель, поскольку звуки уже пытается произносить. Так что тут каждый день может принести успех.

Затем он вернул фотографию Насти, которую уже пересняли и сделали несколько рабочих копий. И только после этого решился заговорить о наиболее интересующем его предмете. А чтобы не вносить разлада в молодую семью, постарался обставить свой рассказ некоторыми деталями из последних уголовных дел, возбужденных Генеральной прокуратурой.

Не называя имени Рэма, а используя некую «фигуру умолчания», которая была замешана в трех крупных преступлениях за последнее время, Турецкий небрежным тоном рассказал, что предполагаемый убийца мужа Насти уже засветился в двух очередных делах. Он непосредственно участвовал в убийстве известного банкира, в прошлом — директора ФСБ Воронова, о котором уже все наверняка знают из телевизионных передач, а затем еще в двух убийствах свидетелей, которые могли бы опознать киллера на месте преступления. То есть теперь речь идет уже не о какой-то случайности, о странной ревности, что ли, жертвой которой стала жена Порубова, а о серийном и чрезвычайно опасном уголовном преступнике, заказном убийце. И поиск его осложняется еще и тем, что следствию на данный момент совершенно неизвестно имя заказчика, от лица которого и действовал этот высокопрофессиональный стрелок и подрывник.

В общем, Александр Борисович постарался маленько нагнать страху на эту беспечную Татьяну, которая считала свою юношескую любовь темой, запретной для других, и потому тоже совершала ошибку. Но тут же он подумал, что ее откровения могли бы стать чрезвычайно опасными и для нее так же, как для любой другой невольной свидетельницы, опознавшей преступника. Тем более что за автомобилем Турецкого, как он знал, велось постоянное наблюдение. Значит, киллер либо его подручные и тут могли узнать, куда и к кому ехал следователь. А затем произвести «зачистку местности», как это уже сделали в квартире в Марьиной Роще.

И Турецкий подумал, что зря поторопился и не попытался уйти от преследователя. Несколько оправдывало лишь то, что против него действовали, как уже сказано, настоящие профессионалы, и вели они наблюдение, скорее всего, не с одной, а с двух или нескольких машин. А все их засечь было бы физически невозможно. Тем не менее затягивать визит не следовало. Приехал, отдал, сказал два слова, уехал — в крайнем случае, такое оправдание для Татьяны сгодится. Ну еще в качестве оправдания, если таковое потребуется, она сможет сказать, что Турецкий интересовался однокурсниками Анастасии, но, поскольку она никого из них в лицо не знала, он и перестал расспрашивать. Такое вот алиби.

Александр Борисович был где-то внутренне уверен, что этот Рэм должен обязательно появиться в доме Татьяны. Ухаживая за Анастасией, он же наверняка знал, что ее младшая сестра была влюблена в него. Значит, он мог бы, во-первых, оправдаться перед ней в том, что не виноват в совершенных им преступлениях, а во-вторых, попытаться узнать, зачем приезжал следователь, и тем самым выяснить для себя, насколько близко от него опасность разоблачения.

Вариант засады здесь не проходил. Петя целый день на работе, Таня одна дома. Оставалось надеяться, что Рэм — не живодер, дуреющий от запаха крови, а строгий исполнитель чужих приказов. И его стрельба в Настю была вызвана, скорее, спонтанным движением защититься самому от опасности. Ведь она же кинулась к нему, громко называя по имени, что даже девочка поняла, хотя имя Рэм отнесла к щенку, с которым только что играла в гостях у тети. И он же не убил Настю, он ее обездвижил. Ранения-то, как констатировали врачи, не смертельные, а беспамятство жертвы вызвано, возможно, шоком — и болевым, и моральным тоже. То есть, сукин сын, и тут поступил профессионально. И это был, опять же, не промах, на что указывало мастерское владение пистолетом — две пули точно в середину лба каждого свидетеля о чем-то говорили…

В общем, никакого душевного расположения Турецкий к нему не испытывал, но хотел надеяться, что тот не станет добавлять бессмысленные жертвы. Тут впору о себе подумать. И он вспомнил, что надо будет обязательно проверить днище своего «пежо», как бы продолжая игру в салочки — ты догоняешь, а я удираю. Безобидная такая игра.