заставляет меня чувствовать себя хреновым мужчиной, но я должен напоминать себе, что следую ее желаниям.

Мне просто нужно проникнуть в дом Эшвиллов, пошарить там и, в идеале, установить несколько камер наблюдения. Таким образом, если она когда-нибудь окажется в опасности, я, блядь, узнаю об этом прямо здесь и сейчас. Я мог бы действовать и не видеть опустошения на ее лице несколько дней спустя или синяков, покрывающих ее нежную кожу.

— Привет, Бетти, — бормочу я, заставляя себя сосредоточиться на девушке, которая стоит передо мной, освещая мой мир своей улыбкой. Она закатывает глаза, услышав мое прозвище для нее, но тот факт, что она не спорит, показывает мне, что она не возражает против этого.

— Привет, — шепчет она, наклоняя голову, когда я обнимаю ее за плечи, прежде чем идти с ней по коридору.

Боже, мне нравится, когда она так близко. Это было инстинктивно, но я не могу не заметить, как напряглось ее тело с тех пор, как я прикоснулся к ней. Неохотно я убираю руку с ее плеч, наблюдая за смесью эмоций, пробегающих по ее лицу, когда мы выходим на улицу. Здесь еще не так много людей, прохладный воздух удерживает всех внутри.

Сбитый с толку и желающий понять, я слегка хватаю ее за руку и тяну нас в сторону, освобождая путь от потока учеников, выходящих из здания школы.

Она хмуро смотрит на меня, когда я прижимаю ее к стене, поднимая руки над ее головой. Я замечаю намек на ее белый кружевной лифчик под бледно-голубой рубашкой, и мне приходится подавить стон.

— Ты в порядке? — Спрашиваю я, поглаживая ее по руке, когда смотрю на нее сверху вниз, и она изумленно смотрит на меня. — Прости. Мне нужно перестать прикасаться к тебе без твоего разрешения, — поспешно добавляю я, убирая руку, и от этого ее брови хмурятся, а голубые глаза сверкают.

— Нет, нет, все… все в порядке, я просто… — Я наблюдаю, как она пытается подобрать слова, чтобы объяснить, что происходит у нее в голове, и я не хочу вызывать у нее еще больший стресс, чем тот, с которым она уже имеет дело. — Я могу объяснить, только не здесь, — бормочет она, ее глаза пытаются сказать мне то, чего не могут сказать ее губы, и я ловлю себя на том, что киваю в знак согласия.

Отступая на шаг, я протягиваю ей руку, чтобы она шла впереди, и она делает это, ныряя обратно в толпу, чтобы спуститься по ступенькам незамеченной окружающими нас студентами.

Мы ничего не говорим, пока идем к моему грузовику, в тишине вокруг нас нарастает легкое покалывание напряжения. Я все еще чувствую это, даже когда открываю машину и мы забираемся внутрь.

Я не давлю, зная, что ей нужно высказать то, что у нее на уме, в свое время и в своем темпе, но терпение действительно не моя сильная сторона.

— Мне нужно быть честной с тобой, чтобы ты не вел себя как пещерный человек, — уклоняется она, продолжая смотреть вперед, и мне одновременно ненавистно и нравится, что она знает, как я отреагирую. Но такая реакция касается только ее, и я не думаю, что она это осознает.

— Хорошо, — отвечаю я с намеком на неуверенность в своем тоне, когда я готовлюсь к ее словам. Я бросаю взгляд в ее сторону.

— Мне нужно, чтобы ты не прикасался ко мне на людях. Кажется, у моего отца повсюду глаза, и я не хочу чувствовать последствия того, что кто-то сообщит ему, что я шла по коридору в объятиях какого-то парня.

Ее слова удивляют меня, поскольку она продолжает избегать моего взгляда, и я чувствую, как мое сердце бешено колотится в груди.

Это, наверное, единственный раз, когда я прикасался к ней на публике, верно? То, как она это говорит, звучит так, будто она не хочет, чтобы история повторилась, и легкий укол ревности разливается по моим венам, пока мой мозг медленно не сложит несколько фактов воедино.

Я прикасался к ней в субботу, когда мы занимались серфингом, но еще сильнее, когда мы закончили, когда я наклонился вперед на доске для серфинга и обхватил ее щеку, очарованный ее блестящими голубыми глазами и мягким прикосновением нежной кожи.

В субботу я прикоснулся к ней.

В те выходные она тоже была избита и покрыта синяками, когда вернулась в школу.

Это было…

Черт.

Мое тело движется само по себе, и я надеюсь, что мой грузовик не считается общественным на задней парковке, когда вокруг никого нет, когда я мягко беру ее за подбородок и поворачиваю к себе.

Непролитые слезы в ее глазах, когда она съеживается при виде меня, — достаточный ответ.

Ее избили из-за меня.

Меня.

Я собираюсь кого-нибудь убить.

Ярость кипит под поверхностью, когда мои глаза бурлят от гнева, который я чувствую внутри.

— Ты сказал, что не будешь вести себя как пещерный человек, — шепчет она, и я качаю головой.

— Не притворяйся, Бетти. Скажи мне, кого я должен убить, черт возьми. Сейчас. — Я выкрикиваю эти слова, не в силах контролировать яд, пронизывающий мой тон, но, как ни странно, это не заставляет ее уклоняться от меня, вместо этого это приближает ее.

Она неуверенно протягивает руку, берет меня за подбородок и проводит большим пальцем по скуле, умоляюще глядя мне в глаза.

— Почему я вижу по твоим глазам, что ты говоришь серьезно, и, что более важно, почему, черт возьми, я тебя не боюсь?

Я не знаю, как отвечать на эти вопросы, когда она прикасается ко мне и смотрит на меня вот так. Оставаясь неподвижным, чтобы не спугнуть ее, я пытаюсь сделать успокаивающий вдох, но это мало помогает мне расслабиться.

— Потому что я говорю серьезно. Каждой клеточкой своего существа я хочу убить каждого бездушного монстра, который, блядь, прикоснулся к тебе, Бетани Эшвилл, включая семью. Я никогда не причинил бы тебе вреда, и ты спасешься от тех, кто причинял тебе вред. Потому что я уничтожу их к чертовой матери.

Ее грудь вздымается, когда она оглядывает меня, ее голубые глаза отчаянно ищут мои, пока я сижу здесь и умоляю ее дать мне добро на убийство ублюдка. Кого-нибудь. Кого угодно.

Должно быть, она понимает, что я не успокоюсь, потому что медленно приближается ко мне, все еще держась за мою щеку, когда наклоняется, так что мы оказываемся нос к носу.

Наше дыхание смешивается, когда мой взгляд перемещается между ее глазами и ртом.

Мое сердце бешено колотится в груди, когда