а коричневый – с «Атлантами» Александра Городницкого. Малыш прекрасно играл на аккордеоне и флейте. И когда он уставал от слов, он брал инструмент и проигрывал смыслы. Поэтому над художественным деревянным столом и над измазанными красками физиономиями детей постоянно неслись Фимины мелодии и песенки.

Динка прикрыла глаза и начала по-своему, по-особенному молиться. Митрополит Дионисий, усмехаясь, называл все эти Динкины моления обращениями дикой собаки Динго: «О, Господи! Прости и помилуй нас, грешных и суетливых! Мы все счастливы, мы все находимся в едином эмоциональном свечении. Смотришь на занятия этих деток и их родителей, и мурашки идут по коже. Господи, Ты же знаешь: абсолютно все равно, как выглядит маленький человечек, свободно ли пальцы движутся или ручка у малыша немножко скована. Видит он или только слышит окружающее, и все такое прочее. Потому что Ты свое добро, свою любовь, свои эмоции можешь передать маленькому разными путями. И если сознание открыто, то ведь каждый человек может быть счастлив. Дай им всем счастья и покоя! Дай им отдохнуть от боли и страданий! А мне дай силы и знания, чтобы помочь им. Мои системы искусственного интеллекта не могут, конечно, разобраться в таком великом и гениальном, как, например, любовь Володи к своему Никите, которая вернула жизнь в искалеченные ножки мальчика, или замена зрения слухом у маленького Фимы, замена цвета музыкой… Это то великое, чем Ты наделил нас, людей, по образу и подобию Своему, и в чем мы всегда будем превосходить самых совершенных роботов. Но наши роботы могут стать теми инструментами, теми помощниками, которые проведут этих детей по пути к выздоровлению. Прости и помилуй нас всех, Господи!»

Но тут к ней подошел отец Василий:

– Дина Алексеевна, там малышей повели на купание и физиотерапию, а родители хотели с вами отдельно пообщаться. Можете сейчас уделить тридцать минут?

Динка пришла в светлую большую комнату, наполненную мамами и папами. В основном мамами, увы. Мужчины хуже выдерживали испытания в семье такими болезнями. Все глаза были устремлены на нее, и в них плескались это сумасшедшее желание и ожидание чуда. Так и читалось: «Пусть она, эта тетка с косой и роботами, сейчас объявит, что через месяц, год, пять лет мой ребенок станет совершенно здоров благодаря ее методикам! Ну пусть!»

– Добрый день, меня зовут Дина, а вот его – Карлсон Ипполитович, – сказала Дина и включила презентацию Ипполита в облике Карлсона.

Так начинать ей было легче. Ей было нужно собраться с мыслями и чувствами. И пока толстенький искусственный человечек, расхаживая по подоконнику и время от времени взмывая в воздух, рассказывал про зеркальные нейроны и отвечал на вопросы родителей о действии нейронных систем глубокого обучения, Динка пыталась понять, что же важное она должна была сказать этим людям в комнате, чтобы им стало чуть легче идти по своему пути.

Из задумчивости ее вывел вопрос симпатичной молоденькой девушки с прической каре с первого ряда. Она поднялась со скамьи и обратилась не к экрану с Карлсоном-Ипполитом, а напрямую к ней, к Дине:

– Извините меня, но я филолог по образованию, и мне все эти DNN или mirror neurons сложновато воспринимать сейчас. Но вот утром художник этот, Володя, дал нам всем нарисовать «Зимовье зверей». Выдать эмоциональную ассоциацию после прочтения сказки. И мой вон чего изобразил! – И девушка начала над головой всем показывать рисунки, состоящие из мрачных черных и кровавых подтеков. – Это значит, мой Лешка совсем к сказкам невосприимчив? Беда у нас, значит?

Динка вспомнила ее кругленького и очень симпатичного Лешку лет шести, который, высунув язычок от старания, неразжимающимися кулачками рисовал это самое зимовье на большом ватмане и при этом хихикал, и тут же расхохоталась сама. Она забрала на сцену Лешины рисунки и начала говорить. Карлсон Ипполитович на экране уселся на подоконник и принялся лопать варенье из трехлитровой банки большим старым половником с надломанной ручкой.

– Дорогие мои! Дорогая мама Леши! Я, пожалуй, расскажу свою очень личную историю про «Зимовье зверей», чтобы было понятно, на что мы с вами должны обращать внимание в процессе тренировки наших малышей по развитию Эмоционального Интеллекта, а что является абсолютно нормальной и естественной реакцией. Когда деревья были большими, а я была совсем маленькой, мой литературный багаж формировался из сказок. Сказки мама собирала со всего света. Были и жестокие нуарные сказания из Северной Европы, там обычно все плохо заканчивалось. Морской конь убивал принцессу, эльфы утаскивали героя в подземную гору и так далее. Но эти ужастики были наполнены такими красочными волшебными персонажами, что я перечитывала эту книгу долго, до самого пожара, где она и испарилась вместе с черным дымом. Были и добрые, ленивые, эротичные восточные сказки с дэвами, красавицами и богатурами, которые падали в обморок при любых переживаниях, поэтому я не совсем понимала, когда они умудрялись убивать злых драконов, и долго думала, что валиться в обморок по каждому чиху – это круто. Даже сама пыталась такое проделать в детском садике, но никто ничего не понял, и воспиталка сказала, чтобы я не придуривалась. А за патриотическое воспитание отвечали русские сказки, некоторые из которых мне достались в обработке Алексея Толстого. И здесь зарождался в моей душе некоторый детский конфликт. Особенно потому, что на эти сказки снимались мультфильмы и ставились представления в детских садах и начальных школах. Так и получилось мое глубокое осознание «Зимовья зверей». Этот драматический шедевр ставили в старшей группе нашего садика, и мне досталась почти бессловесная роль Лисы за светлый хвостик и сложные отношения с воспитательницей Лидией Семеновной. С сюжетом этого яркого произведения вы сегодня уже ознакомились на художественных занятиях, так что я напомню очень вкратце: у старика со старухой были бык, баран, гусь да петух и свинья. Вот старик и говорит старухе: «А что, старуха, с петухом-то нам нечего делать, зарежем его к празднику!» – «Так что ж, зарежем». Услышал это петух и ночью в лес убежал… Дальше несчастные пенсионеры пытались по очереди полакомиться гусятиной, свининой, бараниной и говядиной. Но неблагодарная скотина вся релоцировалась в лес – дело было в начале лета и в эмиграции все было ништяк.

В этом месте на первой читке произведения Лидией Семеновной с нашей труппой молодых шестилетних исполнителей я перебила режиссерку уточняющим вопросом: «Лидия Семеновна, а что же бабушка с дедушкой стали кушать, если все зверики убежали?» – «Дина Кускова! – строго сощурилась Лидия Семеновна, она в принципе была ближе к Макаренко, чем к Станиславскому, по методам работы с детьми, и это очень