Поначалу в Святое Братство Рида входили зрители того памятного представления. Среди них оказалось несколько вполне влиятельных особ, желавших сменить стезю своей власти: не силой править, а ясностью. Были и такие, кто хотел не только владеть знанием, но и с его помощью – чужими умами. Но эти быстро отпали сами, им с Арриду стало скучно.

Новоиспеченные самоназванные Святые Братья в узком кругу сочли, что до свободы, предложенной Арриду, публика не доросла, ей опасно знать Арриду в лицо. Они сделали его Всемогущим и укоротили его имя до «Рида», чтобы никто и никогда не догадался о его истинном происхождении. Разумеется, кроме имени были уничтожены заодно и все люди дерри, а также их романы, стихи, пьесы, оперетты, памфлеты…

Герцог на миг погрузился в задумчивость, но вскоре заговорил вновь:

– Вамейны, за редчайшим исключением совершенно чуждые театру – простите великодушно, медар Шальмо, – считали Арриду сыном своего народа, хотя половина крови в нем была от дерри. Именно поэтому только в их книгах сохранились какие-то упоминания о нем. Картинка, которая так долго лишала вас сна, меда Ирма, – дань обожания, которую воздали ученики первому герцогу замка. Ах да, кстати – вероятно, нет нужды уточнять, о каком замке идет речь, не так ли?

Герцог закончил. Он опустил подбородок на скрещенные бледные пальцы и теперь смотрел на меня с усталой отеческой нежностью. Я бездумно кивала, но взглядом блуждала где-то там, по лабиринтам этой давней истории, которая только что отзвучала под сводами комнаты, в эту ночь ставшей для меня храмом. Чуть погодя я робко спросила:

– Герцог, могу ли я просить у вас прощения за вчерашние мои опрометчивые и такие близорукие, жестокие и неблагодарные слова?

– Не стоит, меда Ирма. Я бы рад был простить вас, но не могу. Потому что не обижен.

Я улыбнулась ему сквозь слезы:

– Тогда позвольте испросить у вас разрешения остаться. Я желаю быть со своим племенем.

– Увы мне, но и эту вашу просьбу я не удовлетворю. Вы уедете, меда Ирма, через несколько аэна – сразу после завтрака.

Немая мольба в моих глазах и дрожащие мои губы, вероятно, сказали даже больше, чем могли бы слова.

– Нет, я не прогоняю вас, Ирма. Выражаясь языком театра, я скорее отправляю вас на этюды. Верно, Шальмо? Вы еще не раз вернетесь сюда, драгоценная Ирма. Но пришло время пожить снаружи. Понимаете?

Внезапно мне стало невыразимо легко. Я поняла, о каких «этюдах» говорил когда-то народ моего племени.

– Медар Герцог, а что я буду делать… снаружи? – Слова все еще давались мне с трудом.

– Ваш Арриду вам подскажет, меда Ирма. Жизнь – музыкальное представление без партитуры, и дирижер незрим. Играйте только себя – и изо всех сил.

– Но вы же столько всего еще могли бы мне рассказать, столькому научить… – Я знала: просить никакого смысла, Герцог уже все решил – и ему, без сомнения, виднее. – Я не знаю историй Эсти, и Янеши, и Лидана… Я не прочла и десятой доли вашей библиотеки. – «И я так мало говорила с вами, Герцог». – Я не сказала этого вслух, но знала, что и так буду услышана.

Медар Коннер Эган улыбнулся:

– Моя библиотека – всегда в вашем распоряжении, дорогая меда. Она – ваша. Что же до историй, то основы сюжетов я вам с легкостью подброшу: Янеша еще ребенком случайно отбилась от семьи блиссов, и я подобрал ее в глухом лесу, довольно далеко отсюда. Лидан был мастером-гончаром уже в свои девятнадцать, и я не мог пройти мимо такого самородка: сделал ему довольно необычный заказ – и получил его вместе с исполнителем. Разумеется, с согласия Лидана и его почтенных родителей. А Эсти… Пусть ее история будет когда-нибудь рассказана ею самой – такие легенды должны дарить лишь их главные герои. Вам же, чтобы услышать, придется, отточить мастерство бессловесности до совершенства. А подробности вы прекрасно домыслите сами.

– Герцог, вы несправедливы. Я записываю подлинные истории, слово в слово.

– Нет и не может быть в этом мире ничего слово в слово – из того, что видят и говорят люди. Нам не дано видеть как есть. Шарад никогда не становится меньше – ум из всего сотворяет игрушку. На этюдах вы сами в этом убедитесь. А чтобы вам не скучать по здешним играм, я дам вам попутчика. Медар Шальмо, ваша последняя роль удалась на славу, и это ваш последний урок. Пока последний.

Я не видела лица Шальмо – тот стоял сзади и обнимал меня, – но почувствовала, как вздрогнули его руки у меня на плечах.

– Да, медар Герцог. Как вам будет угодно, медар Герцог. – Он склонил голову, и матовая черная прядь мазнула мне по щеке.

– Прекрасно. Я всегда ценил вас за понимание, драгоценный медар. – Герцог вернулся к своему излюбленному ироническому тону. – Настало время нашей Рассветной Песни. Уже утро.

Мы спустились в аэнао. И мы спели нашу Рассветную Песню. Кто знает, быть может – последнюю для нас с Шальмо. Остальные уже всё знали.

От слез, затоплявших меня целиком, краски рассветного Рида плыли и сливались, как на палитре у Райвы. Сквозь эту радужную сверкающую пелену я вглядывалась в лица моих друзей – бесценных, невыносимо близких. Они пели для нас, они провожали нас в путь, они желали нам любви и сил. И большой смелости. Я стояла на коленях, и не было ничего во мне, кроме сердца. Герцог вошел, как всегда, последним, но не припал к стопам Рида, а остался между мной и Шальмо. Я смотрела на Герцога снизу вверх и не понимала – как не понимаю и теперь, – какая бывает благодарность за такие приглашения. Я тихонько потянула его за подол, мы встретились взглядами. Грусть и радость прощания, из которого состоит все время, что мы дышим, придали мне сил и вновь ответили на незаданный вопрос.

Потом мы сидели все вместе, обнявшись, не разговаривая ни вслух, ни без слов, и мое племя дышало и пело: «Мы еще встретимся, не бывает прощаний». И я проваливалась в эти карие, зеленые, стальные, синие глаза, падала и не находила дна.

А за столом все уже дурили как ни в чем не бывало. Я поначалу смущалась и пыталась грустить, но Райва шепнула мне на ухо:

– Пока все живы, праздник неминуем, так начинайте же готовиться, немедля! Это просто первый этюд, дальше все будет буднично. Запоминайте.

И когда подали фрукты, на своей тарелке, среди любимых фиг, я увидела ожерелье: восемь малых и одна огромная бусина, нанизанные на суровую темно-синюю нитку. Подарок крошки Янеши, верное дело.

– Это вам, маленькая меда, – счастливо заулыбалась она.

Я тайком поглядела на Райву – пусть солнце высушит подступившие слезы.

– Ваше племя – в полном сборе. А кто есть кто, угадывайте сами.

Я перебирала бусины, как четки. Угольно-черная, матовая с таинственными искрами – Ануджна. Серебристая, блестящая – Эсти. А вот и сама Янеша – золотисто-коричневая с шоколадными прожилками. Райва – бездонно-изумрудная. С другого края – медары: Лидан – голубая, морская, переливчатая бусинка, Сугэн – бурая с горячим металлическим блеском, Анбе – цвета весенней травы со случайной оранжевой крапиной… а вот и белая, совершенно белая бусина – без переливов, без блеска, молочной тьмы. Кто это?