Но Фуке готовился. Он делал все, чтобы празд­ник стал незабываемым. Труппа месье Мольера при­ехала накануне и репетировала в знаменитом Са­лоне муз. И щедро обнаженная Муза Комедии, держащая маску, игриво улыбалась под потолком шуткам Мольера. В кабинете Фуке актер из мольеровской труппы заканчивал репетировать стихо­творные объявления беспроигрышной лотереи.

Вслед за мольеровскими актерами прибыли ка­реты с балетными. С утра балерины с белыми крыльями за спиной ангелочками порхали по парку.

Воистину несравненный парк должен был стать главным потрясением. На холме рядом со статуей Геркулеса служители готовили невиданный фейерверк. Репетировали с утра и главный аттрак­цион. По мановению руки Фуке одновременно за­работали бесчисленные фонтаны. Тысячи струй сверкали на солнце. В отдельном домике в парке хлопотали повара. Великолепнейший ужин на две тысячи персон должен был состояться прямо в парке.

Я опять не смогу вам помочь увидеть происхо­дившее, — прервал рассказ месье Антуан. — Я истратил слишком много энергии, отсылая вам поток мыслей. Но я в точности перескажу все, что случи­лось в тот роковой день. Я подарю вам этот драго­ценный сюжет. Точнее, дьявольскую интригу, по причине которой ненависть короля к несчастному

Фуке стала воистину беспощадной. Интрига эта и поныне неизвестна историкам.

Интрига эта родилась именно в то утро неза­бываемого дня во дворце Фонтенбло.

Интрига в XVII веке

В то жаркое утро во дворце Фонтенбло король проснулся в 6.30 утра. В 6.45 король сел на стул с круглой дыркой.

После истории с Лавальер Людовик принял решение. Но, задумав погубить суперинтенданта, он все-таки колебался. Фуке был и вправду пока ему очень нужен... Да, возможно, он крал, но крали все. Король уже усвоил печальное: для пользы дел лучше умный вор, чем честный болван. Кроме того, Фуке не только забирал, но и давал. Давал, сколько бы ни попросили королева-мать и сам ко­роль. К тому же у Фуке были связи по всей Европе. Он мог организовать заем на любую сумму. И еще! Была какая-то тревожная причина, по которой мать явно опасалась Фуке. Людовик инстинктивно бо­ялся, он не смел спросить мать об этой таинствен­ной причине.

И вот теперь Фуке пригласил короля на празд­ник окончания строительства своего нового замка. «Тщеславный вор» (так про себя Людовик называл Фуке) захотел покрасоваться неслыханной роско­шью, которую так подробно описал королю Коль­бер. Да и сам независимый тон приглашения был неуместен нынче, после усмирения Фронды. И ко­роль мучительно размышлял: ехать? не ехать?.. Если не поехать, мерзавец воспримет это как объ­явление немилости. Это опасно. Он начнет гото­виться к отпору. Средства для этого у него есть! Укрепления на острове Бель-Иль тому подтвержде­ние. Возможно, организует заговор. Чем может за­кончиться заговор при его фантастических сред­ствах? Он хорошо помнит судьбу несчастного деда (Генриха IV).

Вот о чем размышлял король, сидя на стуле с дыркой. Процедура опорожнения желудка прохо­дила, как и положено, торжественно, в присутствии ближайших почетнейших придворных, которым выпала эта честь. Так что выражение «куда король ходит один» не имеет отношения к этому веку.

(Месье Антуан прав. И вообще, понятие стыд­ливости было тогда иное. Например, наша импе­ратрица Елизавета, жившая на целый век позже, заняла трон после ночного переворота. И, став императрицей, смертельно боялась спать по но­чам. В ее дворце служил истопником некий Васи­лий Чулков, огромного роста и силы мужчина. Каждый вечер он обязан был являться с тюфяком и подушками в спальню императрицы, расстилал их прямо на полу, в ногах царицы, и плюхался на тюфяк. Так он стерег царицу тревожными ночами. Оценивая важность его ночных заслуг, Елизавета произвела истопника в камергеры. И женила на княгине. Но, даже будучи женатым, он по-прежнему проводил каждую ночь на тюфяке у постели царицы. Ночью кровать императрицы посещали любовники... причем дама ценила разнообразие. И звуки любви и прочие утонченные подробности любви происходили в присутствии камергера-ис­топника...)

Итак, Людовик XIV, — продолжал месье Ан­туан, — все сидел на стуле с дыркой, уже полчаса мучая свой неуступчивый желудок. Он, как и по­ныне многие французы, ел мало фруктов. Впослед­ствии у него развился сильнейший геморрой. Это не просто физиологическая подробность, гемор­рой абсолютного властелина влиял на его реше­ния, на судьбы Европы. Так что, разгадывая тайны политики XVII века, историки помнят о геморрое короля.

Прошло целых полчаса, когда король поднялся с дырки счастливый, ибо наконец-то облегченный. Но решения ехать к Фуке король так и не принял.

Именно в торжественный этот момент у него появилась некоторая надежда. Среди благодарных и счастливых зрителей его усилий над дыркой при­сутствовал, конечно же, Кольбер.

Взгляд короля остановился на его бесстраст­ном холодном лице (госпожа Севинье прозвала его «месье Север»). На этот раз Кольбер странно нервничал и даже нетерпеливо переминался с ноги на ногу... Король понял, что верный пес го­товится сообщить ему что-то чрезвычайное, но ждет приказания повелителя. Людовик приказал, Кольбер заговорил:

— Ваше Величество, я понимаю Ваши сомне­ния... До сегодняшнего дня я сам удивлялся: зачем месье Фуке посмел Вас пригласить. Неужто он не понимает все неприличие подобного шага? Хва­стать перед Вами, сир, замком, построенным на украденные у Вас же деньги! Неужто он не чув­ствует, что все это вызовет не только гнев Вашего Величества, но и ненависть к выскочке всех, не столь богатых нынче потомков великих родов Франции.

Кольбер замолчал, и опять последовал нетер­пеливый приказ:

— Не тяни, говори до конца!

— Да нет, бестия оказался слишком хитер... чтобы этого не понимать... Он очень умен, наш вор. Короче, по моим сведениям, сир, узнав о не­удовольствии Вашего Величества непомерной рос­кошью его жизни, он придумал ловкий ход. Он ре­шил показать Вам чудесный замок, чтобы... чтобы в конце торжества подарить его Вам!

Боже мой, как заблестели глаза молодого мо­нарха! Он уже наслышался от Кольбера о богатстве и чудесах несравненного замка.

— Откуда ты это знаешь?

— Фуке говорил, сир, об этом в присутствии одного из слуг, отлично зная, что его слуга — мой доносчик и непременно сообщит новость мне и... следовательно, Вам!

Как обрадовался король новой несравненной игрушке! Уже представляя себя в этом невиданном замке, он пытался скрыть свою радость, но не смог! В ночном колпаке, длинной ночной рубашке торжествующий король вышел в залу. Здесь тол­пились придворные, удостоенные чести присут­ствовать при окончании туалета короля. Слуга по­чтительно снял колпак с королевской головы. Тор­жественная процедура продолжилась: королю на­чали завивать волосы и подвивать его холеные, небольшие усики, когда король объявил: «Мы едем в Во-ле-Виконт!»

Утром того же дня из королевского дворца в Фонтенбло выехала вереница карет. Вы вряд ли сможете представить, как они ехали в эту несусвет­ную жару в закрытых экипажах: кавалеры в тяже­лых камзолах с золотыми позументами, накрахма­ленных кружевах и пышных париках, дамы в пудовых парадных платьях, вытканных золотом и серебром, и в многоярусных прическах. Но они... они привыкли... это была их одежда — повседнев­ность. И тела их привыкли к тяжести такой одежды, и обоняние не воспринимало запахи, ко­торые сегодня показались бы ужасающими. Запах человеческого пота, лошадиного пота от штанов гвардейцев... и все это перемешано с запахом терп­ких духов. Если бы вы из вашего века шагнули в тогдашнюю бальную залу, то опрометью бросились бы прочь.