Мы вскарабкались еще по трем лестницам — правда, ни одна из них не была такой ужасающе узкой. Теперь мы двигались по более светлому коридору, и подъем был не особенно крутой. Неожиданно мы очутились в сводчатом проходе прямо перед моей спальней. А я даже и не догадывалась, что мы уже настолько близко.

Я радовалась, что можно остановиться. Мне случалось проделывать долгие путешествия по дальним окрестным деревням и обратно, но дома, даже одолев много миль пешком, я так не уставала. Здесь-то приходилось карабкаться то вверх, то вниз внутри этой их махины. Но возвращение в спальню меня отнюдь не радовало. Ведь это всего лишь тюремная камера, а гора Зимояров — моя темница. Флек принесла по моему указанию стакан воды и поспешила откланяться, пока я не потребовала от нее еще какой-нибудь несуразицы и не вогнала ее в конфуз. Но что же делать: я ведь не знала, куда мы идем, и спросить не могла. И предупредить меня служанки не могут. Я по неведению запросто могу приказать отвести меня в какое-то место, куда Флек и Цоп сами ходить избегают.

Флек ушла, и выход из комнаты пропал вместе с ней. Хотя для чего мне этот выход? Я уселась подле сундука и принялась рассеянно перебирать серебро, выпуская из рук золото. Я нарочно не спешила, трудилась монотонно, безотчетно. И когда я подобрала с пола последнюю пригоршню монет, вошла Цоп с подносом. Я подумала было позвать короля и заставать его отужинать со мной, но потом решила, что он, конечно, это испытание заслужил, а вот я нет. Поэтому я съела ужин в одиночестве, а Зимояр явился под конец моей трапезы.

Он сразу шагнул к сундуку и откинул крышку. И долго стоял, не говоря ни слова, только смотрел на блистающее как солнце золото, и оно горело рассветным блеском в его алчущих глазах и окрашивало его ледяные черты золотым. Я покончила с ужином, отодвинула поднос и подошла к нему.

— Служанки были паиньками и делали все, что я велела, — умильным голосом сообщила я. Пусть знает, что я и без него прекрасно управляюсь. Мне и одной тут живется неплохо.

Но он продолжал рассматривать золото и только обронил в ответ:

— Так им и надлежит вести себя. Вопрошай меня, — добавил он пренебрежительно.

Да ведь ему одной заботой меньше, запоздало догадалась я. Он может вообще обо мне не вспоминать до самого вечера. Я тут буду просиживать часы в своей спальне, стирая пальцы о серебро, служанки за мною присмотрят, а он явится к ужину, ответит на свои вопросы — и был таков. Неплохо же он устроился.

Я поджала губы.

— Что должна делать королева Зимояров? — высокомерно изрекла я, чуть поразмыслив. Не то чтобы я собиралась быть ему полезной, но все-таки мы — это то, что мы делаем. Скажем, выйди я за эрцгерцога с целой оравой слуг, даже тогда для меня нашлось бы занятие: управляться с домом, растить детей, когда они родятся, вышивать, ткать, привечать гостей. А что мне полагается делать здесь, я понятия не имела. Если мне мои новые обязанности придутся не по нраву, я бы хотела отвергнуть их сознательно, а не потому что я маленькая глупышка и не знаю здешних обычаев.

— Все зависит от даров, которыми она обладает, из коих у тебя имеется лишь один, — ответил король. — Обращай серебро в золото.

— Если у меня не будет других дел, я совсем затоскую и брошу серебро, — возразила я. — Расскажи мне, как все заведено у других королев, чтобы я могла хотя бы попытаться.

— Попытаться? Ты попытаешься сотворить столетие зимы из летнего дня? Пробудить в земле новые снежные деревья? — с издевкой спросил он. — Ты одним движением руки исцелишь рану на лике горы? Если ты на все это способна, тогда ты истинная королева Зимояров. А если нет, так нечего предаваться пустым фантазиям.

Король говорил звенящим голосом почти нараспев. И что-то мне подсказывало, что он не просто насмехается. Вероятно, в его словах есть доля истины. Видимо, королевы Зимояров и вправду только тем и заняты, что превращают лето в зиму и взмахом руки залечивают трещины в склоне горы. И вместо такой вот ледяной ворожеи, могущественной чародейки королю досталась невзрачная смертная девица, от которой только и пользы что золотые реки, дабы услаждать его взор.

Он, разумеется, своей насмешкой хотел меня уязвить. Но я решила, что ничего у него не выйдет. Поэтому, когда он прекратил ухмыляться, я надменно бросила:

— Что ж, коль скоро я пока не научилась вызывать снегопад, удовольствуюсь тем, что могу. И мой второй вопрос: как мне узнать, что в мире смертных село солнце?

Он мрачно свел брови:

— Никак. Какая тебе разница, если тебя там нет?

— Я должна соблюдать шаббат, — пояснила я. — Он начнется сегодня с заходом солнца, и…

— Мне до этого нет дела, — перебил король, раздраженно пожав плечами.

— Если я без заката и рассвета потеряю счет дням и ночам и не буду знать, когда начался шаббат, тогда шаббат у меня будет ежедневно, — огрызнулась я. — Превращение серебра в золото — это работа. А в шаббат работать запрещено.

— Это уж как тебе заблагорассудится, — вкрадчиво произнес он, и я отчетливо расслышала в его голосе угрозу. Ну конечно — на что я сдалась королю без своего дара? Он от меня живо избавится.

Глядя ему прямо в глаза, я произнесла:

— Такова заповедь моего народа. В шаббат я не готовила себе поесть, когда была голодна. Я не разводила огонь, когда замерзала. Я не принимала деньги, когда нуждалась. И я не нарушу эту заповедь ради тебя.

Это был чистой воды блеф: приставь он мне к горлу нож — я бы все нарушила как миленькая. Мой народ не делал шумихи вокруг смерти во имя веры — мы считали ее бессмысленной. Если речь шла о спасении жизни, включая собственную, шаббат позволялось нарушать. Но Зимояру об этом знать необязательно. Он свирепо глянул на меня, вышел из спальни и через несколько минут вернулся с круглым зеркальцем в серебряной оправе — оно было на цепочке вроде подвески. Король держал его в сложенных чашей ладонях и пристально вглядывался в него. И вот в зеркале вспыхнуло теплое закатное золото, так похожее на ту золотую гору, что поблескивала теперь в сундуке. Он покачал цепочку передо мной на вытянутой руке. Я словно видела через замочную скважину кусочек горизонта, полыхавшего вечерним пламенем, которое понемногу уступало место глубокой холодной синеве. Надвигалась ночь. Но стоило мне протянуть руку за зеркальцем, как Зимояр отдернул цепочку и равнодушно произнес:

— Нравится? Ну так спроси, можно ли его взять.

— Можно мне взять зеркало? — прошипела я сквозь стиснутые зубы. Он протянул зеркало и уронил его мне в ладони так, чтобы не прикасаться ко мне. А после этого быстро развернулся и вышел прочь.

* * *

До Вышнинского тракта мы с Сергеем так и не добрались. Мы сперва двинулись в ту сторону через лес, но где-то через час из чащи донеслись голоса и собачий лай. Собак в деревне нынче осталось не много. В долгую зиму и собаки шли в пищу. Только лучших охотничьих псов не съели. И теперь эти псы шли по нашему следу. Мы остановились. Сергей подумал немного и сказал: