нужно этот камуфляж снять и свое родное надеть, а то я в этих сапогах сдохну, – объяснила я. – А ты все это барахло потом при случае Ивану вернешь.

– Хорошо, сапоги на время снимешь, а все остальное оставь, – велел мне Равиль.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что слишком легко мы ушли. В подъезде восемь квартир. В двух на первом этаже – магазин, остается шесть. Неужели ты думаешь, что они заранее не проверили, кто в них живет? Как бы хвоста за нами не было.

Оказавшись наконец в машине, я сняла сапоги и вздохнула с величайшим облегчением. А Равиль тем временем ехал совсем в другую сторону, попутно объясняя мне:

– Мы сейчас едем в больницу «Скорой помощи». Заходим в приемный покой, где я тебя передам с рук на руки своей жене – ее Наиля зовут. Там ты меняешь сапоги на свои, снимаешь шубу, и я с ней и с войлочными выхожу, чтобы все видели, что я бабушку в больницу отвез. Бросаю я все это на заднее сиденье машины и уезжаю. Наиля проведет тебя по первому этажу внутренним коридором до травмпункта, через двери которого ты и выйдешь. А там тебя ждет Валерка на «Скорой помощи». Вот он-то тебя до места и доставит. И никто не догадается, куда ты делась.

– И как тебе не страшно свою жену в такие дела впутывать? – покачала головой я.

– А мы с ней в Чечне познакомились. Она у меня хирург и крови на войне насмотрелась больше, чем мы все, вместе взятые. И отстреливаться ей приходилось, и под пулями оперировать, так что она у меня подруга боевая! – Тут Равиль достал телефон и позвонил кому-то: – Скоро будем. Ты нас ждешь? – и, выслушав ответ, сообщил: – Все в порядке, Валерка тебя уже ждет.

Все произошло так, как было запланировано.

Подъезжая к больнице, я опять надела войлочные сапоги, в которых и доковыляла до двери. Внутри переобулась, Равиль все забрал, но я оставила себе платок, который накинула на плечи, чтобы замаскировать бронежилет. Потом последовал марш-бросок по коридору, и вот я уже сижу в своем родном виде в машине «Скорой помощи», которая везет меня в следственное управление.

И наконец – заветная дверь. И с пропуском никаких хлопот не было, кстати, я узнала, что фамилия Николая Николаевича – Родионов. В двадцать пятый кабинет на втором этаже я попала без проблем и, войдя, увидела Рамзеса.

Он сидел довольный, как облопавшийся сметаны кот, и только что не мурлыкал.

– Куль! Рекомендую! – начал он. – Наша новая боевая подруга, которая проявила себя с самой лучшей стороны в операции по освобождению заложников в Анисовке, за что была кем-то, наверное, устно поощрена. Но мы-то люди более ответственные, мы поощрим ее иначе, мы удовлетворим ее высокие духовные запросы. Мадам, как вы смотрите на мужской стриптиз?

– Я на него не смотрю, – устало ответила я, снимая пуховик, который у меня забрал Геннадий. – И кончай хохмить – настроение не то!

– Тем более его нужно поднять! – не унимался он. – Итак!

Он поднялся и, что-то напевая и пританцовывая, начал медленно расстегивать на себе вязаный кардиган, а потом рывком распахнул его, и я увидела у него за поясом папку. Нервы отпустило, я как-то вдруг разом ослабела, рухнула на ближайший стул и могла только пролепетать:

– Сейчас я тебя убью!

– Ничего не получится, – голосом Карлсона произнес он. – По агентурным данным, ты сегодня хорошо если позавтракала. А на одном боевом духе долго не протянешь. Как говорит товарищ Кино, хороший боец – это сытый боец! – и он жестом Ленина показал в угол за моей спиной. – Пьяшу!

Я повернулась и почувствовала, что рот наполняется слюной, я шумно сглотнула и исключительно на автомате направилась туда, где на журнальном столике стояли тарелка с бутербродами, электрический чайник, бокал и коробки с сахаром и чаем в пакетиках. Рамзес пошел за мной, включил чайник, бросил в бокал пакетик чая и два куска сахара, а сам тем временем уговаривал:

– Подожди чай! С ним больше влезет.

Но я его не слышала. По-хорошему, нужно было, конечно, помыть руки, но я ограничилась тем, что протерла их бактерицидной салфеткой, из-за чего бутерброды приобрели запах ромашки, но мне было все равно.

Я ела и едва сдерживалась, чтобы не застонать от удовольствия, еще никогда ни одна еда не казалась мне такой вкусной. Я, обжигаясь, пила чай и снова ела.

Я отвалилась от столика, когда тарелка была уже пуста. Я чувствовала себя осоловевшей от такой обильной еды и с ужасом думала: «Как бы мне не уснуть посреди разговора с начальством». И Рамзес это понял, потому что уже без всяких хохмочек сказал:

– Сейчас я тебя, подруга, взбодрю: Бина на выходе из офиса задержали, причем с ним в это время был адвокат. И увезли. А был Бин в спортивном костюме, явно не своем.

Какая, к черту, осоловелость?! Я взбесилась настолько, что готова была идти с этими сволочами врукопашную.

– Я предупредила его, что в офисе крот, но у него не было выбора. Но он все-таки сумел тебе все передать, – мрачно заметила я.

– Да, через прутья решетки из кабинета Сергея, – объяснил он. – Просто ссыпал все бумаги в полиэтиленовый пакет и отдал мне. А в папку уже мы с Кулем здесь все сложили. И не волнуйся! Ничего не потеряли!

– Подожди, но там же двухметровый кирпичный забор, который офис Сергея от торгового центра отгораживает! – удивилась я. – Как ты туда попал?

– Забор? – невинно удивился Рамзес. – А я его не заметил, – и уже серьезно продолжил: – Мы тут подсуетились, так что все задержания и обыски, что прямо на дороге проводили, засняли. Причем снимали не только мы, но и еще какие-то мужики. Сегодня уже не получится, а вот завтра на том же канале, что и в прошлый раз, пройдет репортаж о бесчинствах тарасовской полиции. Когда это все у вас завертелось, я Маркину позвонил, и он того шустрого репортера в Тарасов на служебной машине с мигалкой отправил, так что доехали быстро. А у мальчишки этого какой-то прихват на канале есть, так что рванет на всю страну. А если на Бине,