А ходит с палкой. В поселок на рынок уже не добирается: повалюсь, говорит, в сугроб, люди смеяться будут.

И ей покойники снятся. Снится, она мне говорит, моя бригада, и что я наряды им выписываю.

– Почему покойники? – я спрашиваю.

– А нет уже никого в живых.

Я тоже ей о себе рассказываю, мол, летом гуляла в Авдашах, красивая, в цветущей сирени вся, деревня.

– Моя деревня, – говорит Аля, – моей бригады. – И взгляд оживает. – Клопы и Ромашки, и Лопатино…

А недавно встретила Алексея, ходили смотреть на «окна», вырезанные во льду на озере – дышать рыбам.

Все стареют.

27 марта

Москва

Марина – Юле

Как за них не переживать-то, за японцев? Шлю японским знакомым письма, звоню, Яско-сан, Юзо-сан, Фуэ-сан, Томоко-сан, всем-всем-всем, если только возможно, – пишу я им, – приезжайте к нам, мы будем счастливы, если Вы к нам приедете и переждете это кошмарное стихийное бедствие в России, которая Вас ждет и любит. Обнимаем, ответьте, отзовитесь, мы очень-очень волнуемся за Вас! – пишу я им.

А они мне отвечают:

А наш Седов разместил на Фейсбуке объявление:

Сергей подержал Японию в ладонях,

чем заметно снизил напряжение земной коры

и уровень тревожности населения…

29 марта

Бугрово

Юля – Марине

Марин, не знаю, в Москве там у вас слышны ручьи? У нас текут с крыш, текут, текут, и днем и ночью. Звон капели! Сегодня с Ирмой гуляли, она слушала ручей подо льдом.

Как слушает волк? Наклоняет голову то в одну сторону, то в другую, как будто сравнивает – что услышит сейчас одним ухом, что другим. Чувствует, вода подо льдом и, скребет по льду лапами, прогрызает лед. Копает ямы в болотцах, докапывается до замерзшей земли, травы, до корешков каких-то, пахнущих илом, гнилью. И с наслаждением их ест. Вчера поставила мне лапы на плечи, и голову положила на плечо, а я на пеньке сидела рядом с нею.

Казарки трубят очень зычно, глубоко, низко и протяжно. Чудный крик.

Ваши волки и гуси, ученик.

30 марта

Бугрово

Юля – Марине

Sms: голубое небо,

синяя река,

снег, лебеди

такие

весенние

дела,

Марин

2 апреля

Бугрово

Юля – Марине

Вчера мы с Андреем и Вероникой съездили навестить нашего Марика, Марин.

Это Марик, который жил на Ворониче, а в прошлом году уехал под Новоржев (они с женой Олей развелись, дураки, но речь не об этом, их дело личное). И вот мы выехали, по полям с кротовьими бугорками, с дырками в земле от полевых мышей, и не просто с дырками, а целыми узорами на земле из их туннелей, проходов, траншей, всем, что было скрыто под снегом, а сейчас открылось.

Земля в узорах. Полегшая из-под оттаявшего снега трава. И аисты уже по полям гуляют. Летят гуси, но что поделать – стреляют в них, хотя это зло и нечестно, и мы ждем подранков, но надеемся, что гусиный бог сбережет. Видно по полету гусей, что они напуганы, рассеяны, недостает звеньев в цепи, но они поддерживают друг друга. Сильный ветер. Иногда надувает и дождь, и снег. И они летят. Стыдно за человека перед гусями.

Встретили мужичков хмельных, в телеге на коне Сеньке. Конь малорослый, ну просто пони (хотя не пони), красавец, но не ухожен. Весь в дерьме. Грива спутана, ноги и живот в грязи, живет в хлеву. Мужики пьяные, добродушные, тормознули, спросили покурить. Мы Сеньку печеньицем угостили, пожурили мужиков за коня, а они хмельные везут ворованный шифер, сняли где-нибудь в заброшенном доме в деревне с крыш.

Доехали до Марика, а у него разлилась река. Он живет на улице Старая речка, то есть улица – это старое русло старинной реки Льсты, вот она разлилась и отрезала Марика от мира. Глубоко, воды по пояс и выше, течение и водоворот такой! Он заранее запасся продуктами, то есть знал.

Мы ему кричим через речку: «Марик, Марик!», а расстояние – двадцать шагов, не больше. Он услышал, вышел. И вот мы на одном берегу реки, он на другом. Перекрикиваемся – не виделись с ним год: «Как дела?» И вы знаете, Марин, тот редкий случай, когда река помогла, и разлив себя оправдал. Так, к слову, мы перемолвились и поняли, что все давно уже отошли друг от друга, и про себя это каждый почувствовал и был рад, что вот река разлилась, и нам не встретиться, а просто перекричаться: «Привет! Привет!» Постояли минут пять и уехали. А ехали к нему полтора часа, гуляя.

Не к тому я это рассказываю, что мне жаль, и не к тому, чтобы вас посвятить во всю эту историю, мне просто очень понравилась река, которая нас так красиво разделила. И это хорошее расставание, я считаю. Река и люди, когда-то близкие, по ее берегам. Разлив.

И вся эта история – о реке, о красивых, безмолвствующих разливах, над которыми летят гуси, разреженные дробью, и тем не менее – сильные, весенние, хотя с печалью на крыльях, и утки, и ходят аисты, и сохнут на ветру на земле мышиные трассы и узоры, и уже пробивается трава, хотя земля еще влажная, сырая, и копыто лошади вязнет в ней и оставляет мокрый, глубокий след, иногда даже с чмоканием от грязи.