Столь длинная тирада явно далась писарю не просто. На лбу пот выступил, в дыхании отдышка появилась. В какой-то момент он замолчал.

Голицын же отошел к столику, где у него стоял кувшин с вином. Ему сейчас срочно нужно было хмельного, чтобы хоть как-то услышанное переварить. Все казалось правдой, но личность рассказчика при этом вызывала очень большие вопросы…

Воевода налил себе гишпанского сладкого вина в кубок и опрокинул содержимое в себя. С жаркой волной, пошедшей от хмельного по телу, пришла в его голову одна необычная мысль. А не от лукавого ли все это? Обычный юнец, к которого молоко на губах не просохло, вдруг начал говорить о государственных секретах. К тому же приписывает себя уничтожение войска крымского хана. Неужели это происки Дьявола⁈

Достав крестик, Голицын пошел к писарю.

— Соверши крестное знамение и прочти символ вер… — бросил он было, но замолчал. Парнишка вновь лежал без чувств. — Хм… Это еще что такое? Свят, свят, свят! — вдруг зашептал боярин, начиная быстро-быстро креститься. Правая рука совершала неимоверное быстрые привычные движения, снова и снова совершая крестное знамение. — Кровь из глаз сочится…

Его спина мигом покрылась холодным потом. Щека задергалась. Ведь, только что Нечистого поминал, а тут такое случилось. Поневоле испугаешься.

— Так и есть, кровью из глаз истекает…

Писарь, словно великий библейский святой в руках язычников, действительно плакал кровавыми слезами. От глаз и вниз пролегли две кроваво-красные дорожки, оканчивавшие крохотными красными капельками.

— Что это такое? Господи…

Он осторожно встал на колени и наклонился вперед, желая все внимательно рассмотреть. Ведь, чудо на его глазах творилось. Настоящее чудо, о котором только в житиях святых рассказывается!

— Кровь…

Наклонился еще немного и вдруг замер. Почувствовал отчетливый запах вина, которое так любил. Пахло терпким невероятно сладким вином из солнечной Испании, вкус и аромат которого ему были прекрасно знакомы. Ошибиться он никак не мог.

Голицын недоуменно тряхнул головой. Запах становился все сильнее и сильнее.

— Ничего не понимаю, — принюхивается он, пытаясь понять, откуда идет такой сильный аромат. — Это же от…

Не веря внезапно появившейся у него мысли, боярин касается одной из кровавых дорожек на лице писаря. Затем подносит палец, кончик которого был чуть измаран красным, к носу.

— Вино? Это же вино! — круглыми от удивления глазами он смотрит вниз и ничего не может понять. — Как же так? Подожди-ка… Одежда… Она тоже в вине!

Лежавший парнишка был едва ли не пропитан королевским испанским вином, небольшая бутылочка которого продавалась на весь золота. В вине были его волосы, одежда, сапоги… Все в вине…

— Господи… Господи… — ошеломленно забормотал Голицын, медленно отползая в другой конец шатра. — Что это? Почему это? Откуда…

Пятясь спиной вперед, он случайно задевает бронзовую тревогу с медным тазом, в котором была налита вода для умывания. С грохотом таз падает, и его содержимое опрокидывается на самого воеводу. От неожиданности тот вздрогнул, замирая на месте.

— А… — ахнул, с ужасом смотря на свою одежду. Камзол, чулки, рубаха были окрашены красным. — Вино… Господи, здесь тоже вино…

Мечущий по сторонам взгляд вновь падает на валявшегося без чувств писаря и замирает на нем.

— Ты! Это же ты! Это сделал ты! — в его взгляде что-то изменилось.

[1] Фрязины — католики

17. Ни хрена не закончено! Готовь еще большую дубину, ибо врагом стало еще больше

Небольшое монастырское сельцо Красная Слободка расположилось на холме Старая Падь и своими краями потихоньку сползало в сторону рядом протекающей речушки, у которой и названия-то не было. Местные ее так и звали — речка, речушка или бестолковка, от того что толку от нее никакого не было: мельницу не поставить из слабого течения, скотину на водопой не загнать по причине крутых берегов, из рыбы водились одни только огольцы с палец. Вода, правда, в ней была необыкновенно чистая, сладкая и холодная. Старики рассказывали, что где-то из под земли ключи били.

В этот день где-то около полудни приметили мальчишки на ее берегу незнакомца. Высокий, крепкий, с огненной рыжей шевелюрой. За спиной висела тяжелая котомка, из которой бронь и сабля торчали. Стал лагерем у реки, костерок разжег, котел с похлебкой подвесил.

В сельце люд сразу же всполошился, у дома старосты собраться начал. Бабы охали и ахали, перешептываясь. Мужики переглядывались и затылки почесывали, не зная, что предпринять. Кто знает, что от незнакомца ждать? Может это какой-нибудь лихой человек, у которого в соседнем лесу полный выводок сотоварищей с оружием? Не послать ли на помощь в монастырь к игумену гонца?

Шумели-шумели, рядили-рядили почти час. Решили, в конце концов, пойти всем обществом к речке и посмотреть на незнакомца. К счастью, пустыми оказались все их подозрения и страхи. То был Сашка Мельников, однодворец с Рязанщины, возвращавшийся пораненным с войны. Крымчака бил, руку сильно поранил, да боевого коня лишился. Сейчас вот домой возвращался.

Решили тогда мужики приветить земляка. Чай, русский воин, не бродяга какой-то, за веру православную пострадал. Надо такого всем миром встретить и отблагодарить, хоть слабенькой брагой и неказистой деревенской закуской. Вот они и расстарались для воина, отблагодарившего их долгим рассказом о страшных крымчаках, жестоких схватках и невиданно чуде…

— … Ведь из меня всегда плохой был христианин. Да, да, плохой, чего лукавить. В церкву ходил редко, на исповеди, почитай, уже десять годков не был, — рассказывал воин со странным умиротворенным выражением на лице. Казалось, все его невзгоды в этом мире уже остались позади. Он спокойно, с доброй улыбкой, смотрел на сельчан, возбужденно толпившихся вокруг него и ловивших каждое его слово. — Что уж говорить, молиться уже забыл как… Только Господь милостив, всем нам свою благодать явил, — начал он повышать голос, заставляя сельчан испуганно креститься. — Послал он нам своего посланника, святого человека…

Какая-то рябая баба, что все ерзала на своей широченной заднице на пеньке и то и дело вздыхал, громко охнула. Бледная, как смерть, она вся, как-то согнулась, съёжилась. Испугалась видно.

— Когда безбожные агоряне[1] стали нас окружать со всех сторон, степь стали жечь вокруг нас, никакого у нас уже питья не стало, явился к нам Он! Взмахнул Он рукам белыми и сжег все крымское войско вместе с воинами, лошадьми, повозками и лодками! По его воле вся великая река огнем занялась! На сотни верст ни единого крымчака не осталось.

Молодухи тут же стали прижимать своих деток к груди, словно от какой опасности прятали. Мужики и те от таких слов вздрагивали.

— И думаю