Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут уже рябая баба не выдержала. Испустив тихий вскрик, свалилась в беспамятстве. Слаба, значит, нервически оказалась.
-//-//-
Дмитрий открыл глаза и тихо застонал. Голова страшно гудела. Казалось, даже слышал это гудение, отдававшееся во всем теле. Проклятая вчерашняя чача оказалась слишком крепкой, а может и плохой.
— Б…ь, из выпивки всего мира «наколдовал» себе хреновой чачи⁈ Дерьмо! Правду говорят, сапожник без сапог, — руками парень осторожно коснулся висков и начал их медленно и нежно массировать. Кто знает, вдруг поможет? Один раз как-то легче стало после такого массажа. — Нет бы дорогого коньяку набодяжил или хороший водки… Черт, где это я? Куда это меня занесло?
Только сейчас, когда в глазах перестало двоиться и троиться, Дмитрий заметил вокруг незнакомые предметы — крупную железную жаровню с тлеющими углями, пару высоких бронзовых подсвечников, деревянное кресло. Под ним было широкое высокое ложе, покрытое тяжелыми медвежьими шкурами. В изголовье подушка с вышитыми на ней узорами. Ничего из этого и близко знакомо ему не было.
— Богато, слишком богато. Что-то стремно мне, — шептал он, оглядываясь по сторонам и ища хоть что-то, что могло прояснить ситуацию. — Жратва еще, — его взгляд упал на небольшой столик, буквально ломившийся от съестных припасов. Ломти хлебного каравая, соты меда, куски жареной дичи, домашний сыр, какая-то зелень, плошка с молоком — многое из этого в походе он, вообще, ни разу не видел. — Очень мне это не нравиться. Так много хорошего, практика показывает, приводит обычно к плохому. Что же происходит?
В голове, по прежнему, сильно гудело. Ни одной дельной мысли не шло. В памяти тоже зияла прореха просто охренительных размеров. Из вчерашнего он помнил только собственно начало свой попойки — момент первого и, кажется, второго глотка чачи. Еще отчетливо помнил желание пойти к реке. Напиться, наверное, хотел. Чачу запить. Остальные же события словно стертыми оказались. Совсем ничего не было.
— А что-то ведь произошло… Не сам же я пришел сюда и забрался в чью-то кровать. А вдруг сейчас придет медведь и спросит, а кто спал в моей кровати… Б…ь, а если я, правда, сам сюда приперся? — во всем теле вдруг похолодело. Головная боль моментом куда-то спряталась, словно и не болело ничего. Пот даже прошиб. — Как говориться, хата богатая и хозяин, скорее всего, важный человек. В таком шатре какой-нибудь сотник обитать точно не будет. Не по чину. Боярское или воеводское обиталище.
От этой мысли стало еще хуже. Ведь за самовольное проникновение в боярский шатер могли запросто руки и ноги отрубить. Обвинят в воровстве чего-нибудь и на плаху потащат. Здесь, мать его, по хлеще, чем Дикий Запад. Там негром вешали без суда и следствия, а здесь простой люд четвертовали.
— Идет кто-то… — снаружи послышались чьи-то шаги. Явно кто-то направлялся к шатру. Сейчас все и проясниться.
Дмитрий решил притвориться спящим. Вдруг пронесет как-нибудь. В шкуры быстро завернулся и затих.
— Кхе-кхе, — прокашлял негромко мальчишечьей голос в дальней части шатра. Следом появился худой, как жердь, паренек с вытаращенными глазами и всклоченной прической, держащий в руках поднос. — Кхе-кхе… Господин, — голос его был испуганный, едва слышный. Он вроде бы и спрашивал, но так, чтобы никого не потревожить. Голову на тонкой цыплячьей шее тянул вперед, смотря в сторону лежавшего без движения Дмитрия. — Господин, — еще раз, еще тише, позвал он.
Так и не дождавшись ответа, мальчишка начал шебуршиться около столика с яствами. Заменял одни продукты на другие. Убрал остывшее и холодное мясо, поставил вместо него пыщащее жаром и только что приготовленное. Забрал молоко, вместо которого поставил стакан с каким-то отваром. Заменил чёрствый хлеб. Еще поставил на стол, кажется, фрукты.
Назад уходил также, как и пришел. Осторожно пятился, внимательно следя за ложем и лежащей на нем фигурой.
Едва мальчишка скрылся за полой шатра, как снаружи тут же послышались голоса.
— Ну?
— Что там?
— Как он? Очнулся уже?
— Видел что-нибудь? Что он сказал?
Мальчишечий голос на фоне всех этих голосов был едва слышен и не сильно разборчив. Он что-то лепетал в ответ. Мол, все было тихо и спокойно. Он ничего не слышал. Припасы на столе заменил и сразу же вышел.
— Понятно… — разочарованно протянуло несколько голосов. Явно ждали каких-то особенных подробностей.
— Так, видно, что умаялся за вчера сердешный… Знамо ли дело, целую степь сжечь, — чуть громче остальных прозвучала очень странная фраза. Дмитрий сразу же навострил уши. Кажется, сейчас все должно и проясниться. — У святых тоже силы не бесконечны. Это вам не пиво с вином хлестать, а божественную силу миру являть. Понимать нужно… То особая божественная сила. Господь нам через сие свою милость явил, спася от крымчака. А то сейчас бы многие из нас воронов кормили.
— Як мы ничего… Вот молчим… — кто-то пытался что-то пролепетать в своей оправдание.
Привставший на ложе, Дмитрий с силой почесал затылок. Несколько раз даже пристукнул по голове. Ничего не помогало. В памяти о вчерашнем, по-прежнему, было совершенно пусто.
— Божья благодать, сжег, крымчаки, святой… Бред какой-то! Я-то каким-то здесь боком⁈ — недоумевал парень. — Что я, значит, сделал эдакое…
В размышлениях его взгляд случайно упал на столик с едой и во рту тут же начала выделяться слюна. Жутко захотелось пить. Еда, впрочем, тоже совсем не вызывала отвращения. Можно было что-то «пожевать». И он пожевал!
После первых двух смачных глотков травяного отвара на него вдруг напал сильный жор. Заставленный яствами ствол оказался очень даже кстати. Еда тут же стала исчезать в его рту со скоростью, удивившей и его самого.
Когда же он, сыто икая, отвалился от стола и по-барски разлегся на ложе, в шатер вошел воевода Василия Голицын, командующий всеми здесь находящими русскими войсками, самый главный короче. Боярин молча прошел к креслу и сел в него. Затем налил себе полный кубок вина и опрокинул его в рот.
— Хм…Я не знаю, кто ты. Воду в вино умеешь превращать. Может ты колдун, может святой, а может и сам Иисус Христос, как воины говорят, — заговорил он после затянувшегося молчания. Шок уже давно прошел. Сейчас в его взгляде, устремленном на парня, было любопытство и ничего более. Голицын видел в нем лишь диковинный инструмент. — Главное, передовые войска крымчака ты поджарил, как дичь