И этой истиной должно было стать что-то такое, чего ты не решился рассказать севастопольским дозорным и что не захотел рассказать сегодня нам. Но хотел, чтобы это узнал я. И рассказать мне напрямую ты не мог.

Потому что боялся. Боялся кого-то, кто всегда – физически или ментально – был рядом.

– Твою ж мать налево, – прошептал я.

Выскочив из кресла, я влетел в комнату, где Морозко и Клумси уже смотрели какой-то местный аналог Эм-ти-ви.

– Где вещи Ромки? – выпалил я.

Клумси вздрогнул от моего внезапного появления.

– Да у него ж не было вещей, – сказал он неуверенно. – Он ушел в том, в чем был.

– Не сомневаюсь, – перевел я дыхание. – А где его амулет?

Мотор «фиата» гремел на максимуме, и я запоздало переключил передачу. Ни к чему было привлекать внимание. Если меня остановят за опасную езду, я сумею заморочить головы местным копам. Вероятно. Но сама необходимость этим заниматься мне же самому выплывет боком.

Сейчас мне была нужна вся моя Сила. Вся, сколько осталось.

В конце концов, «фиат» я взламывал дедовскими методами, без всякой магии. Ни к чему расходовать ресурсы на путешествия по городу.

Оставленный Ромкой амулет все еще оставался тем, чем и был, – крестовиной от кукол-марионеток. Сейчас он болтался на леске, пропущенной через центр, указывая удлиненной частью на какую-то точку в городе. Именно там и следует искать Ромку. Если все образуется, выпрошу у парня эту штуку и повешу у себя на двери кабинета, поместив в четырех экземплярах куклу с изображением себя самого. Будет как раз в тему.

Когда неизвестный мне владелец «фиата» обнаружит пропажу, то помимо звонка в полицию, сопутствующего стресса и причитаний непременно задаст небесам вопрос «Почему я?!», вот только ответа никогда не узнает. Что бы ни ждало меня в дальнейшем – я не смогу объяснить хозяину, что выбрал для угона именно его машину просто потому, что у нее под зеркалом болтались кубики. Плюшевые игральные кости. Бесполезная декорация, висящая на столь полезной мне ниточке, отлично подходящей для подвешивания маяка. Ведь не могу же я во время езды все время держать на ладони Ромкин амулет, который, как мне было известно, показывал местонахождение самого Ромки. Из стоящих возле мотеля семи машин только одна имела нитку под зеркалом. Выбрать ее было проще и быстрее, чем долго и нудно прилаживать маяк.

Пока что, судя по его показаниям, мне нужно было ехать на Графскую пристань. Неудивительно, учитывая, что паром вернулся именно туда. Неужели фон Шелленберг все еще находится там, успокаивая пассажиров, а Ромка подпитывает его энергией купленных в соседнем киоске пончиков? Мечты, мечты…

И все же от мечтаний я отказался лишь за сотню метров от пристани, когда повернувшийся крест дал понять, что Ромку следует искать совсем не там. Припарковавшись, я сорвал маяк вместе с ниткой и побежал, нимало не заботясь о том, как меня воспринимают прохожие. В сущности, тот короткий забег в образе взмыленного мужика в постиранном плаще, с пластырями по всей роже и с деревяшкой на ниточке обошелся мне всего в пару настороженных взглядов. Может, мне следует больше верить в людей и поменьше вешать на себя «сферу» без особой причины…

У большого белого здания на проспекте Нахимова я остановился. Где-то здесь, рядом, мы и встретили вампира Эла. Амулет указывал на уходящие вниз ступеньки, ведущие на приплюснутую бетонную крышу чего-то, утопленного в камне. Рядом располагался рисованный плакат, демонстрирующий жизнерадостного крокодила Афоню. Зазывала с громкоговорителем уже ушел, на что моя искореженная психика ответила благодарностью.

Севастопольский Аквариум. Я ни разу не был в этом известном на всю страну музее рыб. Всегда считал его чем-то претенциозным, вроде того же театра вина. Даже обошел его кругом, чтобы убедиться, что компас меня не обманывает. И только потом пошел внутрь через двойные двери.

Мне хватило пары секунд, чтобы понять, что людей здесь нет. Обстановка выглядела так, словно тут прорвалось Инферно минимум пятой категории. Все вокруг было усеяно осколками стекла, техническим мусором и прочим хламом, назначение которого я понять не сумел. Пол при этом оставался на удивление чистым. Возможно, потому, что по нему бежали стремительные струйки воды, уходящие куда-то вниз. Вряд ли так было задумано, потому что источником воды были разбитые аквариумы, торчащие в стенах. Повсюду валялись самые разные виды речных и морских рыб, из которых я узнал пару тропических видов, о которых читал в далеком детстве. Некоторые еще шевелились, другие вовсю били хвостами по белому кафелю.

Держа шакрам, я обошел все радиальные залы, прежде чем рискнул пройти в центральный, куда и указывал маяк.

Он представлял собой сплошной круговой балкон, поддерживаемый синими колоннами, уходящими вверх, к потолку купола, в центре которого было видно смотровое отверстие, впускавшее дневной свет. Кроме него, зал был ярко освещен дневными лампами. Так что мне хорошо был виден центр – своеобразный бассейн с кучей рыб, похожих на угрей. И телом Ромки, плавающим лицом вниз.

Мне не было нужды спускаться, чтобы понять, что в мускулистом коренастом парне не осталось жизни. Читать ауру я мог и отсюда.

– Знаешь, что здесь была собрана самая большая в стране коллекция беспозвоночных? – игриво спросил кто-то, стоящий напротив.

Я медленно перевел взгляд. Неизвестный мне полу-Иной стоял в противоположном конце, глядя на меня поверх разделявшего нас бассейна без тени неприязни.

– Я знаю, что скоро здесь появится еще одно беспозвоночное, – ответил я и ударил шакрамом.

Лезвие срикошетило от дальней колонны, разорвав ее в пыль. Почти все обломки упали в бассейн. Полу-Иной бросился назад, в желтый зал. Я прошел вслед за ним, зная, что оттуда нет выхода, кроме как через меня. Коллеги полу-Иного из «Муссона» и Дома культуры столь явно не провоцировали, и я рассчитывал, что у этого выживаемости тоже не прибавилось. Силы во мне по-прежнему оставалось на то, чтобы спалить пару комаров – и то если попадутся ленивые.

Оказалось, что из желтого зала все же существовал другой выход в красный, но сейчас он был перегорожен. Полу-Иной нисколько не расстроился этому – повернулся ко мне, удивленно посмотрел.

– Упс, – сказал он и рассмеялся.

Я врезал ему в лицо кулаком, и он отшатнулся, держась за разбитый нос. Убрав его ладонь, я повторил свой удар трижды, целясь по-прежнему в то же место. Полу-Иной скрючился на полу, прижимаясь к квадратному столбу. Сквозь широкое стекло на нас равнодушно взирала бесцветная игуана.

– Это ты убил Ромку? – спросил я.

Полу-Иной хрюкнул что-то нечленораздельное и быстро закивал.

– Нет, – сказал я. – Как бы ты мог? Ты же убогий кусок рыбьего корма.

– Это я убил Ромку, – протараторил он. – Это я, это я, это я…

– Да нет же, – продолжал я говорить, чувствуя себя психиатром, убеждающим душевнобольного, что это не он написал «Капитал». – Тебя сюда направили, чтобы сделать вид, будто это ты. Ромка был оперативником. Шестой уровень, но свое дело он знал. Ты бы никогда не смог его подловить.