Великаны-гвардейцы мерным шагом медленно двигались по площади. Наполеон принимал парад сидя на белой лошади. Он был в своем неизменном сером сюртуке, из-под которого виднелся его любимый полковничий мундир и белый жилет.

Смотр уже подходил к концу, когда какой-то хорошо одетый молодой человек, почти мальчик, с очень белым и нежным, как у девушки, лицом, вдруг начал пробираться между лошадьми императорской свиты к лошади, на которой сидел Наполеон.

Маршал Бертье первым заметил это движение и своим могучим конем преградил путь неизвестному.

— Куда это вы направляетесь? — сурово спросил он.

— Я хочу поговорить с императором.

— Месье, так с императором не разговаривают. Сейчас же отойдите в сторону!

Бертье сделал знак часовым, сдерживавшим напор зрителей, чтобы те побыстрее убрали этого мальчишку, возомнившего о себе бог знает что. Но через некоторое время этот же человек вновь попытался приблизиться к тому месту, где находился император. На этот раз его заметил дежурный адъютант императора генерал Рапп, который лично бросился к нему и довольно грубо оттолкнул.

— Если вы хотите о чем-то попросить, вас выслушают после парада, — сказал Рапп.

О дальнейшем Рапп в своих «Мемуарах…» рассказывает:

«Его правая рука находилась в нагрудном кармане пальто; казалось, что он держит там какое-то прошение. Но взгляд его был какой-то странный. А его решительный вид вызывал у меня подозрения, и я позвал офицера жандармерии, находившегося поблизости».

Жандармы начали теснить молодого человека, обхватив его за руки и за плечи. Эти ребята умели делать свое дело настойчиво, и не привлекая к себе внимания. Но тут один из них с удивлением нащупал за поясом у нарушителя порядка огромный неловко завернутый в серую бумагу кухонный нож.

Это был юноша, почти ребенок. По одежде и манере держаться было видно, что он из хорошей семьи. Наверняка какой-нибудь студент.

Генерал Рапп спросил задержанного, как его зовут. Тот гордо вскинул голову, сложил руки на груди и ответил:

— Я скажу это только Наполеону.

— Для чего вам был нужен нож? — продолжил задавать вопросы Рапп.

— И это я скажу только Наполеону.

— Ах, вот как! Только Наполеону?

Генерал Рапп сплюнул и раздраженно сказал:

— Вы хотели воспользоваться ножом, чтобы покуситься на жизнь императора! Это же очевидно!

— Да, месье, — ответил юноша.

Лицо его было бледным, а взгляд устремлен куда-то вдаль. У генерала Раппа от возмущения даже выступили на лбу капли пота.

— Да, месье! — воскликнул он. — И это все, что вы можете мне ответить? Но почему? Хотелось бы знать, почему вы хотели сделать это?

— Это я скажу только ему самому.

* * *

Провоевавшему ровно половину из своих 38 лет генералу Раппу захотелось врезать этому нахалу по физиономии, но он сдержался и слово в слово передал все императору. Тот внимательно выслушал его и сказал:

— Да, я заметил, что что-то произошло. Пусть его приведут ко мне после смотра. Я хочу сам задать ему несколько вопросов.

Когда смотр завершился и последняя рота гвардейцев скрылась в арке, ведущей с площади на внутренний двор, Наполеон приказал нескольким генералам проследовать вместе с ним во дворец. Там он увидел своего министра иностранных дел Шампаньи и холодно спросил его:

— Вы, конечно же, как всегда, совершенно не в курсе? Так вот, принц Лихтенштейн был прав, когда говорил вам о предложениях убить меня.

— Что вы этим хотите сказать, Ваше Величество? — удивился министр.

— Да-да, убить меня, повторил Наполеон, — и это только что пытались сделать. Следуйте за мной, и вы все увидите сами.

Через минуту привели задержанного. Два жандарма крепко держали его за руки. Внешне тот выглядел совершенно спокойным. Присутствие императора, казалось, не производило на него ни малейшего впечатления.

Император спросил, говорит ли молодой человек по-французски.

— Очень немного, — ответил тот.

— Как вас зовут?

— Меня зовут Фридрих Штапс. Я — саксонец.

— Откуда вы родом?

— Из Наумбурга.

— Кто ваш отец?

— Протестантский священник.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать.

— Для чего вам был нужен найденный у вас кухонный нож?

— Чтобы убить вас.

— А вы, случайно, не сумасшедший? — засмеялся Наполеон, но смех его был каким-то нервным. — Нет, вы — иллюминат[12], молодой человек! Вы жалкий сектант, излишне возомнивший о себе!

Словно ища поддержки, Наполеон повернулся к своим генералам и воскликнул:

— Посмотрите, вот они — плоды иллюминатства, которым заражена буквально вся Германия! И с этим ничего не поделаешь: пушками секты не истребишь.

— Я не сумасшедший, — гордо ответил Фридрих Штапс. — И я не знаю, кто такие иллюминаты.

— Тогда вы просто больной, другого объяснения я не вижу.

— Я не болен, я чувствую себя хорошо.

— За что же вы хотели меня убить? — спросил Наполеон, и голос его снова стал суровым.

— За то, что вы делаете зло моему отечеству, а я желаю ему мира.

— Но и я хочу мира для Германии, — возразил Наполеон. — Я воюю против Австрии, но австрийцы что-то совершают попыток убить меня.