litbaza книги онлайнПриключениеДом и дорога - Вячеслав Владимирович Веселов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 82
Перейти на страницу:
моя затея заканчивалась ничем. В парикмахерской так медленно стригли и брили, так пространно и с таким жаром обсуждали неизвестные мне проблемы, что нечего было и думать дождаться своей очереди.

Визит в парикмахерскую, как я заметил, был одним из ритуалов, неукоснительно соблюдаемых жителями Шаартуза. Входил с улицы человек. Мастера бросали работу и шумно его приветствовали. Вошедший пожимал руки, присаживался у стены или просто уходил. Да, вот так: появлялся, обменивался рукопожатиями и молча уходил — ритуальное действо.

Когда сегодня я занял свое место у стены, вошел коренастый парень с бронзовой шеей борца. Он был само радушие — улыбался, энергично тряс руки. Мастера хором спросили: «Какое место?» Парень ответил: «Призовое!» — и довольный покинул заведение. Парикмахерская служила своего рода клубом, где можно было встретить знакомых, обсудить виды на урожай или последние новости. Она была таким же клубом, как и чайхана, разве что здесь не подавали чай да не было видно клеток с красноклювыми перепелками.

Все, решил я. Кровь из носа! Не уйду, пока не подстригусь.

Это была обыкновенная районная парикмахерская — обшарпанные стены, мутные зеркала, топорные тумбочки, термосы с горячей водой, которую кипятили тут же за ситцевым пологом. Транзисторный приемник, аккуратно перевязанный веревочкой, без устали гонял восточные мелодии: громко звучали какие-то трубы, барабаны...

Стены парикмахерской украшали плакаты. Один был спортивный — «От значка ГТО — к олимпийским медалям». Другой призывал страховать имущество: в комнате, тесно заставленной мебелью, сидела все та же незабвенная семья и рассматривала страховой полис. На третьем плакате можно было прочесть: «Машрубот — душмани саломатист!» (Алкоголь — враг здоровья). Со стены на вас смотрел человек с лиловым носом и заплывшими глазками.

Мастеров было трое. Место в углу занимал томный красавец с лоснящимися пунцовыми щеками. Он-то и оказался любителем музыки. Когда в парикмахерской переставали звучать дутары и барабаны, наш меломан подходил к приемнику и, держа бритву на отлете, начинал вертеть ручку настройки. Одарив клиентов новой порцией музыки, он возвращался в свой закуток, оклеенный фотографиями луноликих красавиц из индийских фильмов. Другой брадобрей был неказист — сухонький, рыжеватый, в рваном халате и пыльных калошах поверх мягких сапог — ичигов.

Я попал к молодому, щегольски одетому мастеру: лаковые туфли, отутюженные брюки, свежая сорочка. Из-под халата выглядывал узел пестрого галстука. Свои новенькие, блестящие инструменты парень аккуратно разложил перед зеркалом, да и сам он тоже был весь новенький, свежий, опрятный. Двигался он легко, его профессиональные жесты были подчеркнуто изящны — он точно любовался ими. Парень, должно быть, получил специальное образование, участвовал в конкурсах «мастеров красоты» и, судя по всему, любил свое дело. Он представлял последнее поколение цирюльников, «новую волну», так сказать. Все молодые мастера, которых я встречал раньше, выглядели в парикмахерских людьми случайными. Скуку и отвращение читал я на их лицах. Своим видом они давали вам понять, что только обстоятельства помешали им стать полярными капитанами и летчиками-испытателями.

Парень укутал меня простыней и начал взбивать мыльную пену.

— Постричь, — сказал я. — Коротко.

Парень поставил чашку на стол и что-то быстро сказал по-своему. Мастера и клиенты расхохотались.

Что я такого сказал? Мне вовсе не хотелось кого-то веселить.

— Постричь, — повторил я. — Длинные волосы, неудобно. Бани нет. Экспедиция. Могилы. Пыль и песок. Пустыня... Коротко, очень коротко.

Мастера бросили работу и заговорили все разом. Они перебивали друг друга, цокали языками, щелкали пальцами, закатывали глаза, качали головами, били себя в грудь. До меня долетали отдельные слова: бриться... хорошо... жарко... все бреются... прохладно... хорошо...

— Гигиенично, — сказал мой мастер.

— Ладно, — сказал я. — Гигиенично, хорошо, прохладно, все бреются.

Парень смочил мне волосы и стал массировать кожу. Затаив дыхание, я ждал, когда он начнет орудовать бритвой, но все-таки пропустил момент. Сырые пряди волос уже падали на простыню, а я еще не чувствовал, что меня бреют. Бритва ходила где-то там, за моей головой, я слышал только ее легкий шорох. Потом в ход были пущены мази. Парень склонился над моей головой: короткие касания, поглаживания, шлепки, частая дробь. Пальцы его так и мелькали. Что-то похожее я видел в кино. Ага! Африканский музыкант. Игра на тамтаме. Мой череп и подбородок были чисто выскоблены, а парень все не мог успокоиться. Движение помазком, взмах бритвы, легкое глиссандо пальцем — не осталось ли где волоска?

За своей спиной я ощущал тяжелое молчание очереди, но профессиональная добросовестность не позволяла парню вытолкать меня из кресла. Или здесь был замешан местный патриотизм: знай, мол, наших.

Компресс, крем, одеколон. Последний штрих мастера, придающий произведению законченность и блеск.

Я поднялся. Череп мой отливал синевой и был гладким на ощупь, как бильярдный шар.

— Благодарю вас, — сказал я.

Парень улыбнулся. Приятно в наше время видеть большого художника.

Позже, наведываясь в Шаартуз за продуктами или почтой, я иногда встречал на улицах своего мастера. Мы раскланивались как старые знакомые.

5

Входная яма: камни, лёсс, снова камни.

Олег бросает лом.

— Этому конца не будет. Пошли в гости. У меня курево кончилось.

Борис работает на соседнем кургане. Его не видно. Над насыпью взлетают камни и катятся по отвалу. Рядом сидит Лагунов с полевым дневником на коленях.

Мы останавливаемся у края ямы.

— Ты роешься, подземный крот?

— Роюсь. — Борис выпрямляется. — Все камешки, камешки... Дурная бесконечность.

Он скрывается в яме и надолго замолкает.

— Что там у тебя?

— Очередной камень. Маленький подарок эпохи бронзы современному человечеству. А что у вас?

— Те же камни, — отвечает Олег. — Очень глубокая входная яма. Нам скоро придется рыть с керосиновой лампой.

Борис выбирается из ямы и со стоном валится на землю.

— Чертов курган! Второй день ворочаю камни. Прямо как Сизиф!

— Ты очень упростил его задачу. — Лагунов отрывается от блокнота. — Тот ведь вкатывал камень на гору.

— Так у него в запасе была вечность, а у меня только очередной отпуск.

На раскопе нас иногда посещают овцы. Вот и сейчас отара в тысячу голов с криками и блеянием спускается с отрогов Бабатага. Впереди царственно выступают козлы с длинной, ниспадающей до земли шерстью. Их горделивая осанка, бороды, их молчание и мерная поступь являют собой разительный контраст разноголосому блеянию и бессмысленной толкотне овец.

— Сережа вчера получил письмо от бабки, — говорит Олег. — Старуха убивается, что внучек встречает пасху в басурманских краях.

— У него есть компенсация в виде вот этой библейской картины, — замечает Борис.

Пейзаж и впрямь библейский: тысячелетние могилы, камни, пыль. И овцы. Их древний, добротный запах будит воспоминания о хлеве, крове, очаге.

У молодых ягнят чистая шерсть и аккуратные лепные мордочки. Они совершенно беспомощны на своих неверных, спотыкающихся ногах, им трудно выбраться

1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 82
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?