Хюльда резко остановилась.

– Мерритт… – начала она.

Он замер и обернулся, между ними было всего три шага. Она понимала, что только что назвала его по имени? В любой другой момент ему, пожалуй, было бы приятно.

Она ведь уже спрашивала раньше о его истории? Мерритт вдруг почувствовал себя странно сентиментальным. Он будто не был собой, и лишь по этой причине вообще что-то ей ответил.

– Мне было восемнадцать, когда отец отрекся от меня. Из-за меня забеременела девушка. Ну, или я так думал.

Хюльда широко распахнула глаза.

Он потер затылок. Одинокий сухой смешок вырвался из горла.

– Господи, я никогда не рассказываю эту историю. Она так странно звучит.

Она сглотнула:

– Вы не обязаны.

– Но вы ведь хотите знать, верно? – Он посмотрел мимо нее на могилу Оуэйна, уже скрывшуюся в траве. – Я любил ее. Увлекся. Отец так злился на меня. Он всегда сердился на меня больше, чем на сестер. Я никогда не понимал почему. Он тут же от меня отрекся. Запретил приходить домой. Говорить с матерью…

Он ощутил, как в горле собирается комок, и прокашлялся, чтобы прогнать его.

– Но я собирался все исправить, с ним или без него. – Он посмотрел на восточный горизонт. – Я нашел работу, купил кольцо. Не дорогое, заметьте, но она, казалось, была вполне счастлива его носить. А однажды утром она исчезла. Уехала в музыкальное училище, так сказали мне ее родители. О, а еще она никогда не была беременна. Просто припугнула меня. Они отказались ответить, куда она уехала. Я им никогда не нравился.

Хюльда не отвечала. Он и не ждал, что она ответит. Как на такое реагировать? Узнать, что кто-то настолько отвратителен, что любовь его юных дней просто покинет его, не сказав ни слова?

Не решаясь посмотреть на нее, Мерритт добавил: «Оуэйн остается», – и пошел к дому один; ветер играл с его волосами, кроншнепы своими криками возвещали его возвращение.

Глава 19

20 сентября 1846, остров Блаугдон, Род-Айленд

Хюльде нужно было бы уже быть на ногах и заниматься делами. Она всегда старалась вставать первой в любом доме, где оказывалась. Нет смысла попусту терять часы дневного света и быть недоступной, если вдруг она кому-то понадобится. Но ее матрас этим утром казался особенно мягким, одеяла – особенно теплыми, а мысли – особенно назойливыми.

Она была счастлива, что дом и его волшебник – маленький Оуэйн! – были невредимы. И она чувствовала, что Уимбрел Хаус точно так же доволен тем, как все разрешилось. Но эйфория от победы смешивалась с мыслями о признании Мерритта – мистера Фернсби. Его слова плавали в воздухе вокруг ее головы весь остаток вчерашнего дня и даже проникли в ее ночные сны.

Мистер Фернсби ни с кем не общался, зарывшись в работу и избегая персонала.

Он был разлучен с семьей… Совсем как я.

Хюльда перекатилась на бок и сдула с лица прядь волос. Она виделась со своими родными лишь раз в год, обычно на Рождество. Ее расписание было слишком плотным, чтобы ездить к ним чаще. Но ее там всегда ждали. Она не могла и представить, что придется навек с ними расстаться.

Реакция отца мистера Фернсби все же казалась… чрезмерной. Многие люди плохо воспринимали добрачные связи. Но отрекаться от него? Удалить от матери и сестер? Может, конечно, восемнадцать – достаточный возраст… но мысль была неуютная. Вероятно, они строгие католики или шейкеры[14], хотя мистер Фернсби не казался ей особенно религиозным.

Ее мысли снова вернулись на то болото за домом. Выражение его лица… Он улыбался, но с такой глубокой грустью в глазах. Как будто глядел в самую мрачную бездну океана или смотрел сквозь призрака.

Тринадцать лет. Все это произошло тринадцать лет назад. Это почти половина его жизни. Очень долгий срок, чтобы успеть искупить свою вину, а он явно не был распутником. Она вспомнила, как поинтересовалась вопросом алкоголя, когда приезжал мистер Портендорфер. Я избегаю того, что может привести к неприятностям.

Слова раскаивающегося человека, или так ей тогда показалось. Было очевидно, что он очень осторожен.

Снова ложась на спину, Хюльда уставилась на тонкие линии на потолке. Она была склонна осуждать людей, и сестра часто ей на это указывала. Хюльда не отрицала, что не любила нарушителей правил, хулиганов, проказников и тому подобных. И все же ни в сердце, ни в мыслях она не могла отыскать осуждения по отношению к Мерритту Фернсби. Да, вид у него был не самый опрятный, но он был добр. В общем-то, джентльмен. Джентльмен, пронизанный сожалением.

Хюльда вздохнула. Как сильно она разбила твое сердце? Конечно, утрата настоящей любви, кого-то, с кем ты и правда разделял чувства, а не просто мечтал о нем, должна быть опустошительна. Он ведь собирался жениться на ней. Та женщина могла бы быть хозяйкой Уимбрел Хауса. Хюльда бы отчитывалась перед ней, а не перед ним. Долю секунды Хюльда гадала, как ее звали, какая она была… а потом ругала себя за то, что увлеклась, и откинула одеяла. Пора одеваться и быть полезной.

В одном она была уверена: она ни в чем не станет упрекать мистера Фернсби. Он уже достаточно наказан. К тому же это не ее дело.

Надев платье, заколов волосы и протерев очки, Хюльда закинула в рот лимонный леденец и целеустремленно вышла из спальни.

* * *

Мисс Тэйлор выбивала ковер на улице. Запахи, доносящиеся с кухни, намекнули, что мистер Бабино уже почти закончил приготовление завтрака. Мистера Фернсби нигде не было видно, а значит, он заперся у себя в кабинете или в спальне. Достав свои учетные книги, Хюльда направилась в кладовую, чтобы обновить записи о запасах еды. Дойдя где-то до середины списка, она заметила, что мистер Бабино вошел в комнату для завтраков и кладет на стол свежую бриошь[15].

– Пахнет великолепно, – сказала она, на что он лишь кивнул. – Есть ли что-то, что у нас заканчивается? Может, вам что-то нужно?

Он выпрямился, высокий и пугающий, с ничего не выражающим лицом. Секунду Хюльда боялась, что он ей не ответит. Но когда она уже начала отворачиваться к буфету, мистер Бабино сказал:

– Масло. Нам всегда будет нужно масло. Если заведем корову, я смогу сам ее доить.

Хюльда моргнула.

– Понятно. Что-нибудь еще?

– Это дорогой импортный товар, но ваниль. И сахар, если вам нужны десерты. – Он помедлил. – Я очень хорошо делаю десерты. Особенно выпечку. Для нее