Господи. Зажала рот ладонями, пытаясь сдержаться, но это, пожалуй, последнее, что могло бы у меня получиться. Было невыносимо. Я не верила Заречному и не понимала, почему он отпустил Вета домой. Это было жутко непрофессионально, ведь я же видела, как Самойлову было плохо, и это ни черта не норма. Такое состояние просто не могло быть нормой.

Поставила чашку в раковину, открыла кран и вместо того, чтобы помыть часть сервиза, начала сама умываться холодной водой. Пошлепала себя по щекам, чувствуя, что легче не становится, прикусила до боли губу и услышала звуковой сигнал о пришедшем сообщении в мессенджере. Закрыла кран и уставилась на мокрый телефон, лежащий в раковине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дожила — отправила смартфон вместе с чашкой под воду и даже не заметила. Хорошо хоть, что он водонепроницаемый, правда, я ни разу не экспериментировала с этим, но все же чуть отвлечься от этой удушающей тишины получилось.

Пошла в гостевую ванную и, взяв там махровое полотенце, вытерла им телефон. А открыв телеграм и увидев входящее сообщение, почувствовала новую волну паники.

Там была фотография из квартиры родителей. Я четко увидела мамин допотопный сервант, который она ни в какую не желала менять, и Евин портрет, стоящий на том самом серванте.

Номер был неизвестным, но сразу, как я открыла сообщение, собеседник начал что-то печатать — видимо, ждал, когда я зайду в чат.

«Красивая и на тебя похожа, только не находишь, что у нее все же мои глаза?»

«Не нахожу. Что тебе надо?»

Написала и, не дожидаясь ответного сообщения, набрала мамин номер, у нее сейчас было около полуночи. Некрасиво, конечно, звонить в такое время, но нормы приличия были последним, о чем я думала.

— Доча…

— Мама, — я ее сразу же перебила, — Антон к вам приходил?

— Да, — растерянно произнесла она.

— Когда это было? — Я начала ходить по первому этажу квартиры туда-сюда.

— Неделю… нет, дочка, почти две.

— Мама! Почему ты мне не сказала? Господи, мама, да зачем ты его вообще пустила? — я застопорилась, поняв, что кричу. Вышла на террасу и, плотно прикрыв дверь, продолжила разговор с матерью: — Сколько раз я тебе говорила, что Антона для меня больше не существует.

— Так нельзя. Еве нужен отец.

— У Евы уже есть отец.

— Вика, прекрати меня обманывать.

— А-а-а-а, — я стукнула ладонью по стеклу от бессилия, — как же с тобой тяжело, мама.

— Это с тобой тяжело. Выскочила ни с того ни с сего замуж, придумала сказочку про то, что это Евин отец, тогда как настоящий отец и знать про нее не знает.

— Прости, мама, что я уже выросла и стала большой девочкой. Но вот про то, что Антон не имеет никакого отношения к моей дочери, теперь я знаю стопроцентно.

— Да ты что? — ехидно поинтересовалась мать, и я так явно увидела ее лицо перед собой, что завыть от безысходности захотелось.

— Да. Спасибо за это Вету. Он сделал тест ДНК, он ее отец.

— Не верю.

— Да что ты заладила, а?

— Ты же так Антона любила, моталась с ним по гарнизонам, карьеру забросила, на себя рукой махнула — и хочешь мне сказать, что от него к кому-то другому в койку бегала? Знаешь…

— Ну что? Что? — закричала я, уже не таясь, и на этот раз стекло пнула ногой. Как хорошо, что стеклопакеты были прочными. — Уважать меня перестанешь? Или что? В любом случае это бессмысленный разговор, — тяжело вздохнула и опустилась в плетеное кресло-качалку, — сегодня Вету было плохо, я скорую вызывала, так испугалась. — Обняла себя за плечи, прогоняя подступающий к самому нутру холод. — В общем, сейчас не лучший момент, мама. Я не представляю, что нужно Куркову, но не хочу, чтобы это как-то сказалось на наших с Виталием отношениях.

— Сейчас он где? — так же спокойно и тихо, как и я, сказала мама, она вспылила и отошла. У нас обеих был откат.

— Дома. Мам, что тебе Антон сказал?

— Ой, — вздохнула мама, — да ничего такого, на несправедливость в армии жаловался. Что устал один жить. Спрашивал, как ты, что ты. Ну я и не удержалась, дала ему твой телефон, а потом он увидел Евину фотографию, ну я и сказала ее дату рождения.

— Понятно, — растерянно прошептала я и зажмурилась.

Я не хотела общаться с Курковым. Я даже слышать о нем ничего не желала.

Мы попрощались с мамой, но осадок после этого разговора остался еще какой. Я скинула вызов и поставила телефон в авиарежим, не смотря на три горящих сообщения, которые не стала читать. Поднялась наверх и, достав из комода еще одно покрывало, легла на кровать к Вету и Еве.

Дочь недовольно сморщилась, а я обняла и ее, и даже кончиками пальцев Вета. Несмотря на то, что стрелки часов не перевалили и за отметку в шесть часов вечера, мне жутко хотелось спать.

Да, было рано, но, видимо, наши с Евой организмы так защищались от эмоционального перенапряжения и того чудовищного страха за близкого человека, который мы испытали. Со сном Самойлова и так все понятно — скорее всего, в больнице его накачали каким-нибудь успокаивающим или снотворным.

Я осекла себя, не давая воспоминаниям прокрутить сегодняшний ужас перед глазами, закрыла их и забылась в беспокойном сне.

Проснулась ночью или предрассветным утром, было темно и ни черта не понятно. Ева сопела рядом, а Вета не было.

Я подскочила с кровати, перед этим прикрыв покрывалом дочь, и отправилась на поиски мужа. Организм еще не успел проснуться, а сердце уже заходилось в бешеном ритме. Я боялась, господи, как же я, оказывается, боялась за Виталия. Мужа не было ни в душе, ни в одном из туалетов, ни на кухне, ни в гостиной, ни в одной из детских, и даже в спортзале — его не было нигде. Когда уже пальцы начали подрагивать от страха, я поняла, что не проверила его кабинет, перевела дыхание и устремилась туда.

Виталий спал на тахте, у него сантиметров на сорок, наверное, свисали ноги, он спал без подушки и одеяла, лишь положив руки под голову, и мне стало так тошно. Лучше бы не приходила в нашу спальню, ведь он же из-за меня ушел.