Значит, Академия художеств. Отлично, это близко.

– Пап, я тут неподалеку, давай встретимся, посидим где-нибудь. Давай в «Ванили». Я угощаю.

Авессалом Элиава был человеком небедным, но не мог себе позволить вот так запросто пойти в дорогой ресторан «Ваниль». У его дочери в этом смысле было куда больше возможностей. Но она с радостью обменяла бы все свои деньги на жизнь в полноценной семье, на душевный покой.

Они договорились встретиться прямо на месте. Кто первый придет, пусть закажет столик и предупредит метрдотеля, что ждет гостя.

Отец пришел первым, но и Этери вскорости присоединилась к нему.

– Как ты, папа? – спросила она, садясь за стол.

– Я-то в порядке, а вот ты немного осунулась, как мне кажется.

– Работаю много. Я об этом и хочу поговорить, пап. Хочу нанять секретаря. Подберешь мне кого-нибудь? – продолжила Этери, когда им принесли меню и они сделали заказ. – И Алину я хочу уволить. Все равно ей защищаться скоро. Но на ее место у меня уже есть человек.

Авессалом Александрович глянул на дочку с легким раздражением. Это был отголосок их давнего спора. Он считал, что студенты должны учиться, недаром само слово «студент» буквально означает «учащийся». Но все они в последние годы предпочитали работать и ради работы, как ему казалось, жертвовали учебой. Со второго, некоторые даже с первого курса, – а уж с третьего все поголовно! – устраивались на работу.

– Ты же знаешь, как я к этому отношусь! – вздохнул он. – Вот только что назначил одному время на пересдачу зачета, а он мне: я в этот день не могу, у меня работа! А зачем тогда учиться? Ради «корочек»?

Этери улыбнулась. Им подали закуски, она принялась за еду. Слава богу, наконец-то проголодалась.

– Прикажешь им на стипендию с голоду помирать? Ее на проездной не хватает! Может, им вагоны разгружать? Они художники, им надо руки беречь. По-моему, работа – это однозначно хорошо. И хорошо, что они ее ценят.

– Выше учебы? – возмутился отец.

– Папа… Лучше работать, чем водку глушить или наркотики. Я в приюте такого насмотрелась…

– Не понимаю, что ты там делаешь. – Это был еще один спор, не столь давний, но не менее ожесточенный.

– Преподаю, – спокойно ответила Этери.

– Ты могла бы преподавать в академии…

– Спасибо, не хочется. Ты же знаешь, как я отношусь к господину Церетели.

– А что тебе дает твой приют?

– Спасение, – совершенно искренно признала Этери. – Давай к делу, пап.

– Конечно, я могу кого-нибудь порекомендовать, но ведь это работа на полный день…

– Точно, – с улыбкой кивнула Этери. В присутствии отца она изо всех сил старалась казаться веселой. – Но мне не нужен студент, можно же найти аспиранта! На сессию буду отпускать, обещаю.

Отец помог ей найти секретаря. Этери побеседовала с несколькими аспирантами, и один показался ей перспективным.

– Я был у вас на последней выставке на Винзаводе, мне понравилось, – сказал он.

Это была выставка мастера прекрасного женского/детского тела.

– А я думала, меня за нее пришибут, – насмешливо отозвалась Этери. – Рецензии были просто погромные.

– Не обращайте внимания. Это стиль, даже тренд, ничем не хуже любого другого. Возьмите Роба Хефферана или Стива Хэнкса. Тот же стиль, только еще ближе к фотографии. И они оба бешено популярны.

– Они оба мне совсем не нравятся, – призналась Этери. – Наш все-таки живее, теплее, ближе к живописи. Хоть видишь работу кисти. А у Хефферана, да и у Хэнкса тоже мне непосредственности не хватает.

– Но они оба работают в формате «Сусанна и старцы»[22].

– Вовсе нет, – возразила Этери. – Формат «Сусанна и старцы» – это распаленная похоть. А тут? Где тут похоть? Фигуры статичные, позировочные, холодные до ужаса. Техника сумасшедшая, особенно у Хэнкса, но приходится высматривать какую-то там легкую размытость в уголке, чтоб понять, что это все-таки не фото. Мне это неинтересно. И оба – типичные ханжи. Все задрапировано до подмышек. Почему не сделать настоящее честное ню? Это умели еще Веласкес и Гойя! – Она помрачнела. – Наш тоже драпирует интимные места.

– Ничего, на вашу выставку очереди стояли, – утешил ее молодой человек.

Его звали Иннокентий, но он сказал, что ему это длинное пышное имя не нравится, и попросил называть его Кенни.

– Как в «Южном парке»? – спросила Этери. – Его же убивают в каждой серии! – И она изобразила страдальческий возглас из мультфильма: – «Они убили Кенни!»

– Ничего, в каждой новой серии он воскресает как ни в чем не бывало. Кенни-неваляшка, – улыбнулся Кенни.

Поговорив с ним, Этери убедилась, что Кенни разбирается в живописи, знаком с современными течениями и именами, прекрасно воспитан. Но кое-что ее смущало. Хрупкость, даже некоторая изломанность облика. С полдюжины серебряных колечек в левом ухе, причем не все они пронзали мочку, одно сидело высоко, на самом изгибе ушной раковины. Она понятия не имела, что это означает и означает ли что-нибудь вообще, но на всякий случай спросила:

– Простите за личный вопрос. Вы гей?

Кенни сразу насторожился, даже обиделся.

– А это имеет отношение?..

– Просто хочу кое-что прояснить. У меня двое сыновей, я имею право знать, чего мне опасаться.

Кенни рассердился. Этери даже решила, что он откажется от работы.

– Да, я гей, – заговорил он возбужденно. – Почему все считают, что раз гей, так обязательно педофил? У меня есть постоянный партнер, мы снимаем квартиру. Фамилия не настоящая, я взял псевдоним, все документы поменял, ушел из дома. Родители гомофобы, – добавил он с горечью. – А педофилы, к вашему сведению, с таким же успехом любят девочек, как и мальчиков.

– Не обижайтесь, – попросила Этери. – Я ничего против вас не имею.

– Но? – продолжил за нее Кенни. – Я же слышу, там есть «но». На работу не возьмете? Могу справку принести, что я здоров.

– Не надо справки. Живите себе как хотите, это ваше дело. У вас машина есть? Придется много ездить.

– Есть.

– Отлично. Договорились?

– Договорились, – улыбнулся он.

Ей не пришлось сожалеть о сделанном выборе. Кенни остался работать у нее и после окончания аспирантуры, сказал, что никакой другой работы ему не надо. Он не был амбициозен, хотел только, чтобы прилично платили и не лезли в душу. Этери обоим требованиям соответствовала сполна.

А в галерею на Арбате она взяла женщину из приюта, Наталью Трофимовну Лебедеву. История Натальи Трофимовны была, пожалуй, одной из самых страшных приютских историй. Она, как и большинство женщин, пришла в приют с синяками на лице, только побои ей наносил не муж, а сын. Муж у нее был лежачим инвалидом, она надрывалась, ухаживая за ним, да еще и работала. Сын тем временем вырос алкоголиком. Наталья Трофимовна во всем винила только себя. Не уделяла внимания сыну, вот и…