У себя в меблирашке Мэггз принялся расшвыривать тома, пытаясь вспомнить, куда он мог кинуть тряпицу. Он вроде оставил ее на столе, но она как сквозь землю провалилась. Ну и ну! И где она, черт бы ее подрал?

Краем глаза Мэггз уловил какое-то движение и, обернувшись, увидел тряпицу. Она, словно влекомая сквозняком, невесомо скользила к камину с еще теплыми угольями. Мэггз в прыжке схватил ее прямо в воздухе. Та шевелилась, как живая, но он зажал ее крепко. Стискивая ткань в кулаке, Мэггз кинулся в спальню и захлопнул за собой дверь.

Как бы мерзавка не выпорхнула из ладони и не сиганула в камин! Окно спальни было закрыто: уж чего, а запирать окна и двери у Мэггза давно вошло в привычку. Расстелив тряпицу на кровати и припечатав ее для верности коленом, он вынул фолиант из кармана и плотно обернул его тканью. Теперь не мешало бы обмотать сверток бечевкой, но ее под рукой, как назло, не оказалось. Впрочем, в кухонном ящике лежит моток шпагата, сейчас мы его возьмем и…

От нахлынувшей волны дремотной вялости Мэггз покачнулся. Казалось, все тело наполнилось сонным безволием. Комната перед глазами поплыла. Какая духота!

Мэггз совсем осоловел. Он широко зевнул и взглянул на книгу. Переплет почти не просвечивал сквозь тряпицу. Вот и хорошо.

Но как же он устал! Какая вязкая истома…

Медленными и зыбкими, как у лунатика, движениями Мэггз разделся и растянулся на кровати. Надо бы проветрить спальню, впустить сюда свежего воздуха, подумал он безвольно. Однако силы покинули его – Мэггза закачало и плавно понесло в забытье.

Спустя считаные секунды он уже спал.

Среди всякой путаницы, донимающей его во сне, явственней всего были кусачие блохи. Они осаждали Мэггза – скакали скопом по его телу, цапали его ноги, руки и живот. Он их пытался отгонять, но пальцы не повиновались. Покусывание постепенно перерастало в боль, словно мелкие зубки превращались в клыки, которые вонзались в его плоть.

Нет, блохи так не кусают. Это…

Мэггз разлепил веки.

Возле кровати стояла приземистая фигура. На ней был темный пурпурный плащ, влажными складками стекающий с головы по телу и застывающий на полу покатыми волнами. Однако когда зрение прояснилось, Мэггз понял, что это – не плащ, а куча плоти при полном отсутствии кожи, как будто б на скотобойне кинули в угол лиловатые потроха освежеванной туши. Вместо глаз у существа были лишь черные буркала, а под ними находился округлый рот, зияющий подобно ране, которую выщербили в мясе тупым клинком. Из груди (именно из груди, а не из плеч) выступали руки, свисающие с костей тонкими плетями плоти. Одна заканчивалась скошенным когтем, возложенным на голый торс Мэггза. Вторая на конце сужалась, образуя костистый член, смахивающий скорее на лапку насекомого, чем на палец. И этот палец увенчивался раздвоенным острием пера, которое сейчас надрезало Мэггзу живот, царапая кожу и образуя вязь, неразличимую из-за крови, но однозначно напоминающую каракули из книжицы.

Движения существа на миг прекратились.

Существо отвело конечность от Мэггза и, подобно писцу, макающему перо в чернильницу, окунуло ее в фистулу на своей собственной плоти. Откуда брызнула красновато-лиловая жидкость. Наполнив ею перо, существо возвратилось к своему занятию: безостановочной писанине.

И лишь тогда Мэггз истошно завопил.

* * *

Очнулся он в темноте, на окровавленных простынях. Кое-как поднявшись с кровати, он огляделся, выискивая следы присутствия своего истязателя, но никого и ничего не заметил. Прошаркав по линолеуму, Мэггз замер перед зеркалом.

Чудовище, возможно, и скрылось, но следы его пребывания остались у Мэггза на животе. Лицо не повреждено, и на том спасибо. Собственное спокойствие удивляло Мэггза, хотя было ясно, что это единственная грань между ним и безумием.

Он потащился на кухню и отыскал бечевку. Книжица валялась на полу спальни, причем ткань на одном из уголков успела отойти, и оттуда проглядывала обложка. Должно быть, ненароком упала со столика.

Когда Мэггз приблизился к фолианту, его тело вновь предательски окутал кокон усталости. Но на сей раз Мэггз переборол морок. Он поднял томик с пола, защелкнул на нем кольца застежки и провернул их. Прежде он делать это забывал, полагая, что замок не столь важен, как плат. Похоже, он ошибся. Мэггз тщательно обернул книгу платом и обвязал бечевкой так, что без ножа теперь и не размотать.

Покончив с этим, Мэггз набрал таз воды и смыл присохшую к телу кровь. Буквы на нем так и остались. Этот джинн постарался на славу, вырезав на его плоти письмена! Интересно, удастся ли когда-либо постичь смысл запечатленных на его теле слов? Вряд ли – что, собственно, и к лучшему.

Приведя себя в порядок, Мэгг вышел из дома и побрел к подземке.

Через некоторое время он уже шагал по Уолэм-Грин.

На сей раз Элиза Дануидж открыла дверь еще до того, как он успел нажать кнопку звонка. На ней был красный халат, а ступни сокрыты желтыми тапками с опушкой.

– Значит, ткань ты отыскал? – усмехнулась она.

– Да, нашел.

Он протянул ей сверток, а она секунду-другую не шевелилась. Наверное, взвешивая, благоразумно ли будет принять фолиант. Но вот цепкая рука Элизы обхватила книгу, и обернутый платом томик скрылся в складках ее халата.

– Вот теперь я ее не слышу. Это хорошо.

– А что вы тогда слышали, если не секрет? – спросил Мэггз.

– Она произнесли твое имя, Мэгги. Ты был ей нужен. И что она с тобой сделала?

– Не суть важно, – отвел глаза Мэггз.

– И то верно, – осклабилась Элиза.

– А оно… вернется?

– Не думаю. Во всяком случае, пока оно запечатано здесь. А я его наружу не выпущу.

– Что же вы с ним сделаете?

– Поставлю на книжную полку. И буду послеживать, чтобы фолиант не попал в бестолковые руки.

– Вы уверены, что оно не возвратится? – опять спросил Мэггз.

– А зачем? – Элиза снисходительно улыбнулась. – А ты получил урок, растяпа, не так ли?

И ее алые наманикюренные ногти коснулись его рубашки. Мэггз поглядел вниз. Материал намок от пота, и сквозь него просвечивали буквы неведомого алфавита.

– Это печать, Мэгги, – произнесла она. – Можно сказать, он поступил тебе во благо. Ты же теперь уверовал, правда? И понимаешь, что книги книгам рознь. Есть книги, а есть не просто книги – а нечто большее. Я права?

Она подалась вперед и с алчным жаром прошептала ему на ухо:

– Так добудь же мне мою книгу, Мэггз. Сыщи мне «Атлас» …

Грязь, скажу я вам, бывает разная. Для пешеходов (в основном горожан) она одинакова. Для них это просто жидкая слякоть, пачкающая иной раз обувь или одежду. А для фермера или садовника это прежде всего земля, почва, из которой много чего произрастает. Цветы, кустарники, травы.