даже если и так, то что?..» Такая надменность у нее в глазах, какой я никогда не видела. Я отвечаю: «Ничего, просто я думала, что мы подруги, и ты не будешь мне врать». Она сказала: «Я тебе не врала». Я говорю: «Да, и кулон у тебя на шее золотой просто так болтается». Я не знаю, как я все поняла в этот момент. Украшение видно за кучу бабок, Аня себе такие не покупала. И подарить ей особо некому в то время было…

Марина потянулась к бутылке и едва ее не опрокинула.

— Черт! — выпалила она.

— Давай я, — Наташа налила ей бокал сама.

— Благодарю… — коротко отозвалась Марина. Ее глаза утяжелились свинцом, а губы напряглись. — Я обнаглела в тот миг: не знаю, откуда чего взялось. Сказала: «Парни, наверное, золото зазря не дарят, все оплатить надо?..»

— А она? — метнула взгляд Наташа.

— В таком бешенстве я ее не видела никогда. Она и раньше могла злиться, но здесь как с цепи сорвалась. Я думала: она меня на месте убьет. Схватила меня за шиворот и поволокла пинками из дома. Я еле успела туфли прихватить, а то она меня босиком бы выкинула на лестницу. Я ору: «Ты дура, что ли?!» Она орет: «Да пошла ты, знаешь куда?!» Словами такими покрыла. «Это тебя не касается!» — вопит. Я на нее кричу: «Да наплевать мне и на него, и на тебя, делайте что хотите, на кой врать-то было?!» Она начинает: «Да я знаю, что ты по нему сохнешь, сама хотела с ним …, но ты у…, никогда ему не понравишься» и все такое, дальше еще хуже. На лестничной клетке уже. Я взглянула на пролет выше, у меня екнуло все в груди, что если это он вышел только что наверху, то все слышал. Дальше то ли пихнула она меня с лестницы, или я сама побежала быстро. Помню только: сердце стучало как на марше, и шок был такой, что все опустилось и замелькало, хуже самой пьяной на свете…

— Ужас какой… — только сумела произнести Наташа.

Марина замолчала, закрывая рукой переносицу. Ната смотрела на нее, пытаясь угадать, плачет она или нет. Но Марина не плакала. Она сидела, как статуя.

— Я когда вечером домой пришла, — необыкновенно смято произнесла Марина, — не знала, что мне делать… Думала все, конец мой настал. Не знаю, как я пережила эту ночь…

Сергей смолк. Андрей притих, глядя на его поменявшийся взгляд.

— Только помню, что всю ночь металась как в бреду. И пиво под рукой закончилось, и не помогало оно уже… Я то ходила по комнате, как зомби, то в кровать забиралась, то валерьянку пила сверху на пиво, но вырубиться не могла. А когда задремывала, передо мной как видения были Денис и Аня, и я ворочалась с боку на бок, и тело мое как будто не сознавало, что произошло, какое-то отупение нашло и желание бесчувственно неистовствовать… Я не знала, что будет дальше…

Грудь Марины поднялась, подавляя дрожь. Наташа безмолвствовала.

— Бывает такое ощущение, когда жить не хочется и помирать лень до окаменения. Когда понимаешь, что все такой бред и только тупо улыбаешься и радуешься непонятно чему, потому что не хватает сил долго оставаться в таком состоянии. Только улыбка эта глупа твоя, и ты знаешь, что придешь домой и наткнешься на опостылевшее место, где нету ничего, где лучше сесть и решиться уже признать, что в жизни в твоей ничего не будет, что все — бред, и все люди, которые рядом, — тоже бред, потому что на самом деле рядом нет никого. И ничего не сбудется, ничего. И даже если сбудется, в этом не будет смысла, потому что все это ерунда, и веселье тупо, и улыбка эта — чушь и обман… Одно сплошное «хотелось», «не сбылось» и «обломалось»… Ничего…

— Смотри, Андрей… — промолвил Сергей. — Это называется ад. И если кто-то тебе скажет, что бездна ада в муках, не верь… Его низшая точка здесь, в пустоте. И в холоде… Я это знаю…

Андрей не решился ответить.

— Ты любишь его? — спросила Наташа.

— Люблю?.. — Марина подняла голову. — …Похоже, я никого никогда не любила, и его тоже. Первые дни, когда это случилось, грезила голубыми грезами, как все будет. Сейчас кроме него во мне никого не осталось. Больше никого не хочу ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. Он, как заноза, воспаляется и ломает меня изнутри. Мне кажется, я его ненавижу. …И еще сильнее иногда ненавижу ее. За то, что она все знала и продала меня ради этой сволочи, которую я отдала бы ей и так, как бы плохо мне ни было. Была у меня жизнь из двух половинок. Одну половинку он отколол вместе с собой. Второй была Аня. И он отнял ее тоже.

— Но ведь это, наверное, неправильно жить чужой жизнью, — произнесла Ната.

— Наверное, — ответила Мара. — А что я делала правильно? Когда верила, что существует кто-то на этом свете, кто не предаст никогда…

Наташа посмотрела в пол.

— Ты-то совсем по другому поводу мучаешься, да? — поинтересовалась Марина. — Это ж только я, наверное, такая извращенка, что жажду того, кого ненавижу, и сгораю увидеть ту, которая меня сожгла заживо. Ты, наверное, действительно влюблена?

— Я?.. Да, по правде говоря, да… — призналась Наташа.

— Так… Что дальше? — Андрей поглядел на Сергея.

— А?.. Я забыл уже, о чем говорил, — улыбнулся Сергей.

— О тапочках, — напомнил Андрей.

— Ах да, — вспомнил Сергей. — Так вот: однажды ночью Виолетта воды пошла попить на кухню. Я лежу сплю, время четыре утра. Вдруг визг, она прибегает и кричит. Я вскакиваю, не могу понять, какая Америка идет на нас войной. Оказывается, она увидела на кухне тараканов. Вика жутко боялась всех насекомых. Ну, я не мог оставить ее в беде. Я встаю в одних трусах, беру в руки тапочку и говорю со зверским выражением лица, что сейчас разберусь со всеми тараканами на этой планете. Пошел всех перебил, сам удивился своей жестокости. Потом пол-утра оттирали кишки с обоев.

— Ты даешь, — слегка улыбнулся Андрей.

— Да… А все началось с бутербродов… — мечтательно протянул Сергей.

— С каких бутербродов?.. — не понял Андрей.

— С вкусных. Я всегда покупал их в буфете…

— И ты так и не смогла ничего узнать? — наморщила лоб Марина.

— Нет, — Наташа отрицательно помотала головой. — Мы с Ликой все облазили, всех опросили… Ничего…

— Жалко… Такая классная история… Прямо роман…

— В романах хотя бы развязка есть, — возразила Наташа. — А я даже не знаю: может, он