А сверху, словно сатанинский дождь, нескончаемым потоком сыпались стрелы, раня и убивая всех и вся.

Василько, все еще не веря в реальность творящегося вокруг него библейского апокалипсиса, бросал затуманенные взоры по сторонам. Среди разбросанных повсюду мертвых тел шевелились, корячились истекающие кровью раненые – иные без рук, иные с перебитыми ногами или выпущенными наружу кишками. Эти полуживые создания ползали, страшно стеная, пытаясь остановить кровотечение. С глазами безумцев повсюду бродили ошеломленные и оглушенные от взрывов люди. В редких перерывах между залпами разрывов со всех сторон слышались мольбы, взывания о помощи, раздавались проклятья.

– Князь! – еле расслышал Василько среди творящейся вокруг вакханалии голос своего воеводы. – Уходим отсюда, иначе без толку здесь сгинем! Мы смолян не достанем, они нас с реки обстреливают!

Словно в подтверждение услышанного, одна стрела вошла прямо в глазницу лошади, заваливая скотину наземь, вторая чиркнула по бедру успевшего вовремя соскочить воеводы.

Василько, не медля более ни секунды, велел трубить сбор дружины возле ставки, где все еще висел, словно тряпка, потрепанный осколками и стрелами стяг. Шумящие, размахивающие копьями и мечами гарцующие дружинники закружились на конях вокруг князя.

– Дружина!!! – что есть силы кричал Василько собравшимся вокруг него воям, но голос князя тонул во взрывах и криках, словно в бездонной бочке. – По коням! Копья назад! Отходим вглубь, подальше от берега!

Дружинники выученно и споро оседлали и развернули коней в нужную сторону. Скакать им пришлось, не разбирая дороги по залитому кровью берегу, устланному трупами и ранеными, корчащимися в последних муках. От этого зрелища боевые кони фыркали и отворачивали морды, даже ветеранам становилось жутко.

Порядком удалившись от страшного, грохочущего взрывами и исходящего дымом берега, конники наткнулись на неглубокий, но очень длинный овраг со слабой растительностью и почти высохшим ручьем на дне, выглядевший вполне проходимым для конницы. Подымая брызги и влажные комья земли, кони устремились вскачь, подальше от врат разверзшегося ада.

Настропаленная конная дружина во главе с Василько резко рванула с места ночевки, превращенного в мгновение ока в поле боя, что к рассвету они оказались на расстоянии в десяток верст от своего пешего войска. После долгих раздумий князь собрался было вернуться к брошенному лагерю, но по пути назад вся дружина явственно услышала частые, отдаленные раскаты пушечного боя. Посовещавшись с боярами, Василько принял решение от греха подальше возвращаться домой и в случае прихода смолян отсидеться за стенами столицы. Тем более что еще точно неизвестно, последует ли за ними Владимир Смоленский, или он остановится на достигнутом, ведь и так земель хапнул не в меру! К тому же изначальный план засады под Пинском с треском провалился. А двигаться конной дружиной вдоль берега, по причине наличия у противника пушек на лодьях, было бы самоубийственно – смоляне расстреляют их с воды как уток. Других приемлемых обходных путей до Пинска в этой лесисто-заболоченной местности не было. Спешить на выручку избиваемого пешего войска – всерьез рисковать потерять всю дружину. Заводных коней не было, и по-быстрому убраться назад в случае чего на уставших конях уже не получится. Запаса пищи, кстати говоря, тоже не наблюдалось. Поэтому, взвесив все «за» и «против», Василько устремился назад к волоку на Западный Буг.

В первых утренних лучах солнца я оглядывал брошенный на берегу лагерь волынян. Повсюду валялись трупы людей, лошадей, прострелянных стрелами или посеченных картечью. Оставшиеся в живых сбежали в глубь леса, оставив нам не только лагерь, но и весь свой речной караван судов.

Меж тем оставленное один на один со смолянами пешее волынское ополчение, в одночасье оказавшись без князей и большинства бояр, начало кучковаться вокруг своих уцелевших выборных кончанских старост и сотских. Новое «пролетарское» командование, посовещавшись, отказалось от идеи сдаться в плен – не хотелось впоследствии платить выкуп и надолго оставлять семьи без кормильцев. Решили пробиваться домой, на Волынь. Некоторые горячие головы призывали ударить из леса по смолянам, хозяйничающим в их брошенном лагере, но подходить близко к реке и плавающим в ней лодкам, изрыгающим грохот и сеющим смерть, много желающих не набралось.

Пока волыняне, засев в лесу, судили да рядили, неожиданно раздался резкий звук трубы, а к лесу подъехали трое смоленских дружинников. Поднеся ко рту странную металлическую то ли трубу, то ли воронку, один из всадников громко закричал каким-то страшным замогильным голосом.

– Волыняне!

Пешцы, заслышав невероятно громкий, словно библейский трубный глас, напряженно замерли.

– Вы окружены! Часть наших ратей высадилась выше по течению Припяти. Они, кстати говоря, видели удирающего аки заяц вашего князя с остатками дружины и боярами. Только пыль столбом стояла! – голос засмеялся совсем невеселым смехом, многократно усиленным через раструб, затем опять продолжил вещать.

– Вас окружило больше десятка тысяч бронных пехотинцев! Никому из вас живыми не вырваться из этого капкана! – голос замолчал, давая возможность осмыслить услышанное.

– Мой великий князь Владимир Изяславич совсем не желает проливать кровь своих новых подданных – вашу кровь!

Из леса донесся изумленный ропот, дескать, как так, наш же князь Василько?!

– Да-да! Вы не ослышались! Мой, а теперь и ваш князь пойдет на Волынь, чтобы присоединить это княжество к своей отчине! Поверьте, так оно и случится до конца лета. Наш князь всех, сдавшихся без боя и присягнувших ему, помилует и отпустит с миром на Волынь. Он великодушно отдаст вам в путь ваши припасы, что были захвачены сегодня утром. Поэтому выходите из лесов и клянитесь в верности своему новому князю! Вам дается на раздумье один час. Те из вас, кто не выйдет из леса и не присягнет, будет убит или обращен в рабство! Выходите с миром! – выкрикнув в трубу эти слова, смоленские дружинники все разом стремительно развернули своих коней и поскакали к берегу.

Выслушав эту проникновенную речь, волыняне зашумели с новой силой. На сей раз общество разделилось. Примерно половина захотели сдаться, а вторая половина не верила кривичам и по-прежнему желала прорываться, пусть даже и с боем. Время поджимало, поэтому консенсус все-таки был достигнут. Желающие сдаться – сдадутся, но заодно отвлекут своей массовой сдачей внимание воев Владимира. Воцарившейся суетой воспользуются те, кто хочет уйти, ускользнув от врага и незаметно растворившись в лесах.

У этих рассуждений был свой резон. До Владимира-Волынского можно было добраться пехом за четыре-пять дней. По сути дела – рукой подать! На дворе лето, в реке – рыба – все, что надо для длительного пешего путешествия. Хотя можно и на голодный желудок дойти, люди здесь не сахарные, не растают, поститься здешнему народу не то что днями – неделями – было не привыкать. А некоторые вообще умудрились сохранить при себе котомки с запасами сухарей. Поэтому-то сдаться, полагаясь на