в сторону, позволяя моему брату самостоятельно приподняться на руках, а потом переместиться в необычное кресло, благодаря магии Снежных парящее над полом.

Передвигалось оно с помощью специальных встроенных в подлокотник артефактов, которыми Фабиан мог управлять самостоятельно, и сейчас я видела, как сверкают глаза брата. Впрочем, за эти несколько дней в Эрнхейме он полностью преобразился. Я, наверное, за все время после случившегося на горке не слышала, чтобы он столько смеялся, как в эти дни.

Каэтан к нему приходил несколько раз в день, и помимо общего лечения они делали какие-то физические упражнения, поэтому сейчас брат самостоятельно подтянулся на руках и пересел в кресло. А уж каким гордым он в этот момент выглядел! Я даже губу закусила, когда он улыбнулся. Самостоятельно! Впервые за все это время он передвигался самостоятельно.

Не говоря уже о том, как сверкнули его глаза, когда Фабиан прикоснулся к артефакту, и кресло подлетело к окну.

— Ура! — Фабиан вскинул руки, и Каэтан тоже улыбнулся в бороду.

Что же касается Бьяртмара, младшего брата его величества и автора идеи, он ему подмигнул:

— Ты молодец, парень. Правда, скоро оно тебе не понадобится.

Фабиан даже покраснел от похвалы, Дорота приложила руки к груди, а я повернулась к рыжеволосому Снежному. Из всех троих он меньше всего походил на Снежного, слишком уж теплой была его внешность: начиная от огненных волос и россыпи веснушек на светлой коже и заканчивая глазами. Серыми, с удивительно теплыми оранжево-рыжими крапинками.

— Спасибо вам, — искренне произнесла я.

На миг мне даже показалось, что он чуть смутился, но потом покачал головой:

— Не за что, Ливия. — Снежный взглянул на Фабиана. — Это дорогого стоит. Правда. Он же светится весь.

Я улыбнулась:

— Благодаря вам.

— На самом деле не только мне. Без Хьяртана я бы все это не провернул. Тут интересная магия, и заклинание мы доделывали вместе.

Упоминание Хьяртана было как ушат ледяной воды на голову. Даже несмотря на то, что за окном рассыпался искрами морозный солнечный день, даже несмотря на то, что Фабиан сиял от счастья, на то, что мы могли быть вместе… Не знаю, что произошло с его величеством, но к брату мне разрешили выйти практически сразу. И вот теперь, если верить Бьяртмару, я еще и обязана ему счастьем брата. Которого он угрожал наказать, если снова начну дерзить или не подчиняться.

Настроение стремительно портилось, и я поспешила снова сосредоточиться на хорошем. То есть на Фабиане, который что-то горячо обсуждал с Доротой и Каэтаном. На губах брата сияла улыбка, глаза сверкали.

— Тем не менее, идея была ваша, — сказала я.

Бьяртмар понимающе хмыкнул:

— Хьяртан неплохой, Ливия, он просто… его величество.

Ну да, разумеется.

К ошейнику я так и не привыкла — не привыкла к тому, что на мне этот… знак принадлежности. В первый раз было даже страшно заходить к Фабиану, не говоря уже о том, чтобы пройтись в таком в сопровождении воинов по замку. Прошло уже несколько дней, сегодня Ночь тысячи огней, а я до сих пор не могу избавиться от чувства, что меня заклеймили. Как породистое животное! Хотя в моем случае, судя по словам его снежности, скорее, беспородное.

Ненавижу его! Вот прямо ненавижу!

И даже мысли о всем хорошем сейчас не спасали. Особенно когда я вспоминала о том, что этот ошейник еще делает — помимо наказания непокорной меня — он подавлял мою силу! Я понятия не имела, зачем мама его сохранила, но, судя по тому, что я узнала из разговора с Хеленой, скорее всего, на нее тоже его надевали. Чтобы укротить солнечную стихию, которая жила в ней.

Я поняла это, когда попыталась вызвать магию: попытка обошлась мне головной болью и чувством, будто меня всю ночь целовал Хьяртан. То есть бессилием, какого я раньше даже не испытывала. В следующий раз была осторожнее и попыталась обратиться к магии потихонечку, мягче, хотя бы через крохотную искорку, но получила тот же самый эффект. Просто не такой мощный. По всему выходило, что меня запечатали, чтобы я больше не могла пользоваться своей силой.

Только когда она потребуется его величеству, тогда, очевидно, эту дрянь с меня снимут. Ошейник больше не казался мне красивым, напротив, он был громоздким и мерзким, а камни — ледяными осколками.

— Не злитесь на него, Ливия, — снова ворвался в мои мысли голос Бьяртмара. — Он иногда принимает резкие решения, но он…

— А мы можем не говорить о нем? — сухо спросила я.

— Даже так? Он так сильно вас обидел?

— А вы как думаете? — Я невольно коснулась ошейника. — Я пытаюсь быть ему благодарна — за то, что сделал для Фабиана, но… простите, не получается. Поэтому я лучше побуду благодарной вам.

Снежный улыбнулся:

— Всегда рад помочь.

По сути, говорить нам с ним было не о чем, но мне хотелось поддержать разговор и как-то сгладить свою резкость в отношение его брата. Все-таки Бьяртмар тут вообще ни при чем, и он действительно искренне хотел помочь Фабиану. Не просто хотел. Помог.

— Как себя чувствует маркиза Ланге? — поинтересовалась я, чтобы хоть за что-то зацепиться.

— Хелена? — Бьяртмар приподнял брови, потом нахмурился. — Хелена уехала.

— В гости к отцу?

— Если честно, не представляю. — Он безразлично пожал плечами. — Мы с ней никогда не общались. С того самого дня, как она появилась в Эрнхейме и чуть не стравила Дойна с Хьяртом, я как-то не испытывал желания с ней общаться.

Что?

— Что значит: чуть не стравила? — Я нахмурилась. — Разве Хьяртан… его величество не привез ее для себя?

Бьяртмар приподнял брови:

— Разумеется, нет. Кто вам такое сказал, Ливия? Хелена приехала с родителями на летний бал и сделала все, чтобы здесь остаться. Точнее, чтобы остаться при моем правящем брате.

В этот момент я почувствовала себя очень и очень странно. Хелена мне солгала? Получается, что да.

— А Эггарт? — растерянно спросила я.

— Кто? — вот теперь Снежный нахмурился.

— Эггарт. Ее жених.

— Эггарт Ортор? Маркиз, который волочился за Хеленой? А что с ним?

— Он погиб в битве с гротхэном?

Бьяртмар покачал головой.

— Не представляю, откуда вы это взяли, Ливия. Эггарт Ортор любил женщин и приударить за каждой юбкой. Особенно выделял Хелену. Как-то спьяну он ее облапал, она пожаловалась Хьяртану, и его сослали в дальний гарнизон, пока не поумнеет. Но поумнеть он не успел, напился до ларгов и свалился с дозорной башни в свое дежурство.

Правда-правда, где же ты? Это была такая детская игра. В детстве мы играли в нее с девочками, еще когда