— Не стрелять! — чуть ли не взмолился Тутуко.

Это он зря уговаривает, стрелять-то сейчас некому: Мюльс лежит на брюхе и мелко вздрагивает в такт попаданиям по площадке, ни я, ни Шфарич под страхом смертной казни не притронемся к пулемету под таким обстрелом. Ведь укрепление не сплошное, сделано наскоро, щелей хватает, а пули летают так густо, что здесь им становится тесновато.

— Круг, они выстроят круг, начнут, и тогда! Они не могут стрелять долго, у них плохое оружие!

Великие боги, да этот лихой стрелок просто непрошибаемый, раз в такой обстановке способен помнить о тактике и вражеском снаряжении. Я лично позабыл даже про идею с кражей лошади. Хотя нет, еще помню. И момент как раз подходящий: все укрылись кто куда, боятся головы поднять, в сторону коновязи никто не смотрит. Вот только добегу я туда не иначе как в виде решета, так что извините, лучше здесь поваляюсь.

Пальба, вспыхнув мгновенно и часто, так же быстро смолкла. Тутуко любезно комментировал происходящее:

— Коровьи любовники разрядили дедушкины ружья, теперь стрелять мало кто сможет, в седле их трудно перезаряжать. Хороших стволов у них мало, вот им сейчас вся работа. Выстроятся в круг, начнут крутиться колесом вокруг окопов, рядом с нами, вот тогда пулемет и покажет им, что к чему.

— Ты это, про Метателей не забывай, обещал ведь, — напомнил Шфарич.

Поднявшись, снайпер выстрелил навскидку, присел за укрытием, ухмыльнулся:

— Четвертый уже, и одного зацепил слегка.

Лежа перезаряжаться непросто, но у меня получилось. А затем даже подняться рискнул, решив изучить действия противника. А действовал он, по-моему, глупо. Вместо того чтобы, задавив нас первыми залпами, обрушиться всей массой на окопы, промчался мимо, и теперь кучки всадников совершали непонятные маневры, выстраивая на пастбище живую ленту.

Что они делают? Могли ведь уже победить, легко задавив нас с ходу. А теперь вон даже ружья повесили за спины, размахивают саблями, мечами и топорами. У некоторых даже пики есть.

— Тутуко, зачем им это надо? Могли ведь сразу, без остановки атаковать, мы даже головы поднять боялись.

Выстрелив, тот спокойно пояснил:

— Им так неинтересно. Что они потом будут рассказывать долгими вечерами у пастушьих костров? Что налетели толпой на горстку солдат и перебили всех в один момент? А ведь это не просто бой — они самого генерала Грула собрались взять живым или мертвым. Такое надо обставить так, чтобы не стыдно было вспоминать. Их жизнь скучна — одни коровы да лошади. Такое, может, больше никогда не повторится, вот и растягивают.

Шфарич прокомментировал гораздо короче и, на мой взгляд, точнее:

— Я же так и говорил — дураки.

Тутуко вновь припал к винтовке, а я так ничего и не понял. Ну и сидели бы со своими коровами да лошадьми, рассказывая, как толпой забили малый отряд. Какие хороводы вокруг ни води, а все равно суть не изменится. К тому же никто не помешает приукрасить правду.

Странный мир, странные люди…

Лента конницы выгнулась, будто кобра перед броском, передние, осадив лошадей, развернулись, помчались назад, намереваясь промчаться перед линией окопов. Нашу неказистую вышку, построенную наспех из того, что было, они не брали в расчет, неслись прямиком на нее. Ну чего там бояться? Пары-тройки стрелков? Громоздкие колеса и щиток мы сняли, пулемет теперь серьезно уменьшился и, накрытый мешковиной, со стороны казался деталью укреплений. Ну да, редкое в этом мире оружие, откуда им знать?

Вот теперь я начал понимать, что Грул не самодур, каких поискать. Не так просто попасть во всадника, когда тот проносится мимо на бешеной скорости. Конному при этом тоже непросто, но, когда их так много, это уже не имеет значения. Солдаты в окопах не рискнут показываться надолго: вскочил, выстрелил, спрятался. Это тоже нехорошо отразится на качестве огня. Так что с обеих сторон имеет место перерасход боеприпасов и математика работает на более многочисленного противника.

Но все видится иначе, когда быстрая цель несется прямиком на тебя. Главное, чтобы из стороны в сторону не виляла. Спокойно бери на прицел, смотри, как она наползает, увеличиваясь в размерах, и плавно тяни за спусковой крючок.

Хоровод, который затеяли фанатики, в одном месте выходил прямо на нас. Сто пятьдесят пять увесистых винтовочных пуль в ленте, я видел раны, которые они наносят на короткой дистанции, они всегда сквозные. Слишком мощные против наших мягких тел, вот и летят потом дальше, поражая все новые и новые цели, покуда не растратят всю силу.

Ну почему наши обормоты оставили всего одну ленту?!

— Мюльс!

Механик, мелко вздрагивая, поднял голову. Глаза его были почти безумными, лицо белее мела.

— Да что с тобой такое?! К пулемету!

Тутуко, обернувшись, покачал головой:

— Толку от него сейчас не будет, он трус. Давай ты, Леон. Ты хорошо со всем справляешься.

Да за кого он меня принимает?! За Анку-пулеметчицу?! Надо как-то увильнуть.

— Может, лучше Шфарича?

— Да он ложкой в рот не всегда попадает, давай уже быстрее, они поворачивают.

Перекладывать это дело на Тутуко нельзя, я ведь помню, что он должен прикрывать нас от здешних гранатометчиков. И ведь не объяснишь, что такой пулемет до этого лишь в кино видел, причем художественном, где вымысла куда больше, чем правды.

Ну ведь попал…

Перебираясь через Мюльса, покосился в сторону поста. Лошадка, на которую у меня имелись кое-какие планы, лежала на боку у коновязи, суча копытами в предсмертной агонии.

Нет, сегодня определенно не мой день…

Отбросил мешковину в сторону, присел, взглянул в непомерно широкий прицел. Ну тут не надо точности, знай себе поливай толпу. Всадники уже выносились из-за изгороди, некоторые на ходу стреляли в огрызающиеся ответным огнем окопы, другие швыряли какие-то продолговатые предметы, после чего либо гремел не слишком впечатляющий взрыв, либо вспыхивало пламя. Но большинство просто размахивали оружием и дико орали.

Как же они завывали — словами не передать…

— Леон, ты уснул там?! — с нескрываемым испугом поинтересовался Шфарич.

Ответ спокойнее некуда:

— Нет.

— А чего не стреляешь?!

— Не до того мне сейчас, вспоминаю последнее свидание с твоей мамой.

— Не трогай его, — встрял Тутуко. — Он знает, что делает, подпускает их ближе.

Приятно знать, что хоть кто-то во мне уверен. А я ведь не стрелял лишь по той причине, что не мог нажать гашетку. Или она поддается с недостижимым для меня усилием, или что-то делаю не так. Ба, да на этом убожестве предохранитель, надо его вниз тихо сдвинуть, чтобы Тутуко не заметил. А то ведь сильно разочаруется в моем хладнокровии.