Но это было бесполезно. Он мечтал стать популярным, можно было подумать, что он собирался баллотироваться в конгресс. И однажды вечером он явился сюда с объявлением из этого журнала и сказал, что собирается записаться на курсы. Я сказал ему, что лучше бы оставить все как есть, – с тем же успехом я мог разговаривать с чучелом совы. В следующий раз он заявил мне, что курсы начались и они просто замечательны. Я не очень-то разбираюсь в этих вещах, но насколько я сумел разобрать, люди на курсах учили мистера Бэггота устремлять взгляд на собеседника, сидеть не мигая и практически не шевелясь, как труп, и в то же время сосредотачивать на другом человеке все мысли. Он сказал, что это приведет к дистилляции его индивидуальности, если он сумеет все правильно сделать. «Мистер Бэггот, – сказал я, – вы от этого лучше не станете. Единственное, что можно улучшить с помощью дистилляции, – это добрая выпивка». Но он просто ответил: «Это прекрасные курсы, мистер Коэн. Я уже чувствую себя лучше, а когда я через две недели закончу обучение, то проведу для вас практическую демонстрацию, и вы сможете во всем лично убедиться».

Прошло ровно две недели, и вот однажды вечером он пришел с другими ребятами из «Стандарт ойл», и мистер Бринкерхофф, начальник отдела, тоже был вместе с ними. Я хорошо помню тот вечер, как будто это случилось вчера: шел сильный дождь, как сейчас, и все они стряхивали воду с головных уборов и смеялись, заказывая выпивку. Мистер Бэггот был в центре компании. Получив, как обычно, свою порцию «ржаного с содовой», он стукнул рукой по стойке, привлекая мое внимание, и указал движением головы на мистера Бринкерхоффа. Я понял, что он собирался предъявить мне доказательство.

«Мистер Бринкерхофф, – сказал он, – знаете что, по-моему, нам следует сделать?» И он уставился на начальника отдела, наморщив лоб, – я буквально мог разглядеть, что собой представляет дистилляция индивидуальности.

На лице мистера Бринкерхоффа появилось озадаченное выражение, и он сделал шаг назад, и в следующее мгновение мы все увидели, что он лежит на полу в луже вина, а остальные что-то бормочут и пытаются ему помочь встать на ноги. Выяснилось, что у мистера Бринкерхоффа не просто случился сердечный приступ; падая, он неудачно подвернул ногу и сломал лодыжку – прошло немало времени, прежде чем он снова появился на службе или в баре Гавагана.

Потом я сказал мистеру Бэгготу, что это было самое чудесное доказательство с тех пор, как жена Финна МакКула запекла печные заслонки в лепешках, но что до меня, я не пожелал бы ни на ком испытывать свою индивидуальность таким способом. Бэггот слегка встревожился, но потом сказал: «Ну, я ведь не желал зла мистеру Бринкерхоффу! Он был мне как отец с того дня, как я пришел в компанию. Это, должно быть, случайное совпадение».

«Попомните мои слова, мистер Бэггот, – сказал я, – называйте это, как вам угодно. Но если бы такое дело произошло в старые времена, то люди сказали бы, что на человека навели порчу».

«Ну, я в это не верю», – сказал он и вышел. Но потом я обнаружил, что мистер Хармсен, большой приятель мистера Бэггота, перестал появляться в баре вместе с остальными ребятами из «Стандарт ойл», и я, черт побери, не смог ни слова вытрясти из мистера Бэггота. Но другие парни сказали мне, что мистер Хармсен попал в тюрьму за многоженство, и случилось это вот как:

Мистера Хармсена назначили начальником отдела, пока мистер Бринкерхофф был болен; он только успел побеседовать со всеми сотрудниками – и вдруг свалился с приступом. Его увезли в больницу. И девочка-регистраторша увидела, что в карточке мистера Хармсена обозначены два домашних телефонных номера. Не задумываясь, она позвонила по обоим номерам, чтобы передать дурные новости жене пациента, – и что бы вы подумали? У него было две квартиры, в них жили две жены, которые и повстречались в больнице. Кто бы мог ожидать такого от мистера Хармсена, доброго и тихого парня? Но ведь некоторые люди умеют скрывать свое лицо…

Во всяком случае, я кое о чем догадался, и в следующий раз, когда мистер Бэггот явился сюда, я его спросил, пытался ли он испытать свою индивидуальность на мистере Хармсене, и он сказал, что пытался, ни о чем не задумываясь, – и вообще он ничего подобного не планировал. И…

(Снаружи донеслись громкие раскаты грома, и синяя вспышка молнии на мгновение сверкнула за окнами.) Сильно, не правда ли? Ну, с мистером Бэгготом и ребятами из «Стандарт ойл» все случилось так же быстро и неожиданно. Однажды днем, прямо здесь, он заговорил с мистером Кассадео, и мистер Кассадео ему стал что-то объяснять, и мистер Бэггот пристально посмотрел на собеседника, пытаясь понять, что тот говорит, – кругом все громко беседовали. Внезапно мистеру Кассадео стало трудно сидеть, он сказал, что чувствует слабость. Его увели, и вскоре я услышал, что у него… как же это называется, когда чихают от запаха цветов?… аллергия, спасибо, мистер Гросс. И он больше не мог вообще ничего пить, не только джин с мартини, но и вино, и пиво, и все прочее.

После этого я вцепился в мистера Бэггота и сказал ему: «Меня не интересует, чего вы там хотите для себя, но это плохо для бизнеса Гавагана, а я отвечаю за бар. Если вы хотите на ком-то проявить свою индивидуальность – почему бы вам не выбрать его?» И я жестом указал на дальнюю часть бара, где как раз стоял с одним из своих парней Анджело Карнуто, который был крутым рэкетиром. Не то чтобы им здесь были рады, это солидное заведение, но оно открыто для всех.

«Хорошо, – сказал мистер Бэггот, – я попробую». Вот подходит он к бару, хмурится и начинает разглядывать Анджело Карнуто. Через минуту Карнуто оборачивается и говорит:

«Вы чем тут занимаетесь, порчу на меня навести хотите?» Потом он скрестил пальцы, плюнул на пол и вышел.

Мистер Бэггот выглядел так, будто получил требование об уплате подоходного налога. «Вот видите? – сказал он. – В том-то и беда. Я, похоже, могу заниматься дистилляцией только тогда, когда человек мне нравится и когда мне от него что-то нужно. Я не знаю, что делать».

Ну вот, в конце концов он пришел к такому выводу: единственное, что ему осталось, – уйти из «Стандарт ойл» и продавать страховки.

В этом бизнесе вы общаетесь с людьми недостаточно долго, чтобы успеть проявить индивидуальность. Но к тому времени все зашло слишком далеко; один из парней упал и сильно поранился, другой заболел туберкулезом и уехал в Денвер, и вообще из всех тех, которые здесь бывали, никого и не осталось. Сам я всегда плюю, когда с ним разговариваю. В давние времена говорили, что так можно одолеть сглаз; и денег я у него никогда не возьму – сглаз может передаться через них.

***

Мужчина в синем костюме слегка улыбнулся.

– Ну, спасибо, что предупредили меня, – сказал он, – но я не думаю, что эта случайная сделка мне чем-то угрожает. Кажется, распогодилось; наверное, мне надо ехать.

Когда он сделал шаг к двери, вошел полицейский в мокром дождевике.

– Добрый вечер, мистер Коэн, – сказал он. – Нет ли здесь владельца синего седана «Крайслер», номер… – Он заглянул в записную книжку. – …CY-37—72?

– Это я, – сказал мужчина в синем костюме. – В чем дело?