В случае с Розали это всегда было тщеславие.

Музыка неожиданно оборвалась. Я засмеялся от изумления, но подавил смех, закрыв рукой рот.

Повернувшись, Розали уставилась на меня, ее глаза искрились яростью и негодованием.

Эмметт и Джаспер тоже повернулись посмотреть, я услышал смущение Эсми. Она оказалась внизу в мгновенье ока, прервав быстрый взгляд между мной и Розали.

- Не останавливайся, Эдвард, - приободрила меня Эсми.

Я вновь начал играть, повернувшись спиной к Розали, с большим трудом пытаясь сдерживать ухмылку. Она поднялась на ноги и гордой поступью вышла из комнаты, скорее злая, чем смущенная. Но, несомненно, довольно смущенная.

- Если ты хоть что-нибудь скажешь, прогоню как собаку.

Я подавил очередной смешок.

- Что-то не так, Роуз? - спросил ей вдогонку Эмметт, но она не оборачиваясь продолжала прямо идти к гаражу, а затем влезла в машину, будто могла спрятаться там.

- С чем это связано? - спросил меня Эмметт.

- Не имею ни малейшего представления, - солгал я.

Эмметт разочарованно зарычал.

- Играй, - посоветовала Эсми, - мои руки вновь остановились.

Я сделал так, как она сказала, а она подошла и встала за мной, положив руки мне на плечи.

Мелодия была неотразимой, но незавершенной. Я перебирал пальцами по клавишам, но не мог найти верное направление.

- Это очаровательно. Есть ли название? - спросила Эсми.

- Еще нет.

- А у неё есть история? - спросила она с улыбкой в голосе. Моя игра доставляла ей огромное удовольствие, и я чувствовал себя виноватым в том, что пренебрегал своей музыкой так долго. Это было эгоистично по отношению к Эсми.

- Это, наверное ....колыбельная. - В этот момент мелодия нашла свое продолжение. Она легко потекла дальше, живя своей собственной жизнью.

- Колыбельная, - повторила она себе.

К этой мелодии была история, и когда я увидел ее, частички собирались воедино сами собой. История была о девушке, спящей на тесной кровати, темные волосы которой растрепались и спутались подобно морской водоросли на подушке.

Элис предоставила Джаспера самому себе и села возле меня на скамье. Своим певучим звонким голосом она пропела бессловесным сопрано на две октавы выше мелодии.

- Мне нравится, - прошептал я. - Но что на счет этого?

Я добавил ее линейку для гармонии – мои руки сейчас перелетали по клавишам, чтобы собрать все кусочки вместе – слегка подправив мелодию, уводя ее в новом направлении…

Она уловила тональность и запела одна.

- Да. Идеально, - сказал я.

Эсми сжала мои плечи.

Голос Элис поднимался выше, направляя мелодию в другое русло, и теперь я смог увидеть ее концовку. Я знал, как она должна завершиться, потому что спящая девушка была совершенна именно такой, какой была, и любая перемена будет полностью ошибочна, к сожалению. Колыбельная постепенно подходила к завершению, теперь медленнее и ниже. Тон Элис тоже понижался, становясь торжественным. Он был подобен эху, которое можно услышать под сводами собора, освященного свечами.

Эсми провела рукой по моим волосам.

- Все будет хорошо, Эдвард. Все решится наилучшим образом. Ты заслужил счастья, сынок. Судьба тебе задолжала.

- Спасибо, - прошептал я, желая поверить в это.

- Любовь не всегда приходит в удобной упаковке.

Я невесело усмехнулся.

- Возможно, ты справишься с этим затруднительным положением лучше, чем кто-либо. Ты самый лучший и выдающийся из нас.

Я вздохнул. Каждая мать думает о своем сыне то же самое.

Эсми все еще была переполнена радостью оттого, что, в конечном счете, спустя все это время тронуло мое сердце. Она думала, что я навсегда останусь одинок…

- Она ответит тебе взаимностью, - вдруг подумала она, застав меня врасплох направлением своих мыслей. - Если она особенная девушка. - Эсми улыбнулась. - Но я не могу представить никого, кто бы был столь несообразителен, чтобы не заметить, то какое ты выгодное приобретение.

- Хватит, мам, ты вгоняешь меня в краску, - попросил я.

Ее слова, несмотря на их неправдоподобность, подбодрили меня.

Элис засмеялась и подобрала на слух высшую ноту «Heart and Soul». Я ухмыльнулся и дополнил это легкое созвучие с ней. Затем я поддержал ее с исполнением "Chopsticks".

Она хихикнула, потом вздохнула.

-Так, я бы хотела, чтобы ты мне рассказал, почему ты смеялся над Роуз, - сказала Элис. - Но я вижу, что ты мне не скажешь.

- Нет.

Она щелкнула пальцем мне по уху.

- Будь любезна, Элис, - пожурила Эсми. - Эдвард ведет себя как джентльмен.

- Но я хочу знать.

Я рассмеялся над хныкающим тоном, которым она это произнесла. Затем я сказал:

- Вот, Эсми, - и начал играть ее любимую песню, безымянную дань любви, которую я наблюдал между ней и Карлайлом так много лет.

- Спасибо, дорогой.

Она вновь сжала мои плечи.

Я не был сосредоточен на игре хорошо знакомой пьесы. Вместо этого я думал о Розали, спрятавшейся от унижения в гараже, и ухмыльнулся сам себе.

Проверив на своем опыте чувство ревности и всю ее силу, мне стало ее немного жаль. Конечно, ее ревность была в тысячу раз меньше моей. Точно собака на сене.

Я размышлял, как изменится жизнь и личность Розали, если она не будет самой красивой. Будет ли она счастливее, если красота не будет все время ее расхваленной особенностью? Менее эгоистичной? Более милосердной? Полагаю, интересоваться бесполезно, поскольку прошлое уже не изменить, и она всегда была самой красивой. Даже будучи человеком, она неизменно была в центре внимания благодаря своему очарованию. Не то, чтобы она была против, совсем наоборот - она что бы ей восхищались. Это не изменилось с утратой ее человечности.

Было совсем не удивительно, что она была задета моим невниманием к ее красоте, которую она воспринимала как должное. Все мужчины благоговели перед ее очарованием, этого она ожидала и от меня. Не то, чтобы она хотела меня – дело далеко не в этом. Но ее раздражал тот факт, что я не хотел ее, вопреки всему. Она привыкла быть желанной.

С Джаспером и Карлайлом было все по-другому: они оба уже были влюблены. Я же был совершенно непривязан и по-прежнему упорно оставался непоколебим.

Я думал, что эта старая обида осталась в прошлом. Что она давно перенесла ее.

Она и перенесла…Пока я, в конце концов, не встретил кого-то, чья красота тронула меня так, как ее не смогла.

Розали была убеждена, что раз я не счел ее красоту достойной поклонения, то, несомненно, на земле нет никакой другой, которая могла бы меня затронуть. Она взбесилась с того момента, как я спас жизнь Белле, догадываясь женской интуицией об интересе, в котором я едва ли отдавал себе отчет.