– А у тебя кровь на рубашке, – парировала она. – И сам не лучше.

– Ладно, спи, – разозлился он. – Не хочу я с тобой трепаться. Навязалась на мою шею…

Но ее уже несло:

– Брился? Порезался? Подрался? Откуда кровища?

– Дура, – ругнулся он. – Из человека, вестимо. Я охраннику электрод в горло сунул. Со злостью и маниакально. Юшка и брызнула на рубашку. Я снял с него и надел – а что? «Ариэля» под рукой не было.

Наступило безмолвие. Он пожалел о своих словах. Убрал зажигалку и, кряхтя, отвернулся к дыре. Стал смотреть, как капли дождя лупят по сочным лопухам. Лежать было страшно неудобно – колени упирались в стену, глина сыпалась в ботинки. Коле Зыбину – задохлику – оно, может, и спалось, но вдвоем, в дичайшей обстановочке… М-да уж.

Через какое-то время он из любопытства повернулся и осветил скоряченную фигурку, вжатую в сырую глину. Она спала. На измученной мордашке высыхали слезы, губы дрожали, совершая судорожные вздохи. Слава богу. Успокоенный, он закрыл глаза. С такими неуравновешками лучше не общаться. Он помнил вчерашний вечер. Его вели из памятной «шестерки», он еле волочил ноги, а эта фифа на соседней дорожке при всем честном народе давала представление. Бросалась моськой на охранника, молотила его кулачками, материлась, как девка уличная. Когда «серый» обрубил ее шокером, Туманов даже испытал облегчение – продлись «очарование», и конвоир отвязался бы на ней по всей программе. И что бы от нее тогда осталось?

Дождь пошел на спад. Он чертыхнулся – худо дело. После дождя оклемается гнус и задаст им жару. Пусть его и не изобилие в этих краях, но все же он есть. Туманов уперся пяткой в глину, протащил себя через дыру, осторожно вытянул голову. Мир закачался… Природа жила своей жизнью. Вершины сосен плыли под напором ветра. Сквозь кисею белесой дымки проступал мутный круг солнца, уходящий на закат. А с востока, на смену сплошной затянутости брели белокурые барашки, похожие на глубокую морскую рябь.

Он влез обратно, придвинул «затычку» и законопатил лопухами самые крупные бреши. Ничего. Если дышать через раз, до утра просипят. А там комарье схлынет, распогодится. Он закрыл глаза и, ни о чем не думая, уснул. Но через мгновение проснулся – от стрекота вертолета. Поднес к глазам циферблат. Обе фосфорные стрелки торчали в районе двенадцати. Ночь на дворе. Хороши мгновения. Свистят они, однако. Прислушался. Динка отрывисто сопела. Стрекот вертолета не унимался. Аппарат барражировал где-то неподалеку – над участком леса южнее войсковой части. То удалялся на юг, то приближался. Трещал с надрывом, злостью. Ясное дело – прощупывают тайгу тепловизором – а ну, кто тут тепленький? Иначе чего летали бы в кромешной тьме? Не видно ж ни фига… Туманов ухмыльнулся. Давайте, ребята, работайте. Пашите почем зря…

Внезапно он услышал голоса. Ах ты е-мое… Посетители. Затаил дыхание, навострился. Обернулся в один, бесконечно обостренный слух. Он умел это делать… По краю оврага шли люди. Негромко переговаривались, мужики. Глухо постукивала амуниция. Он уловил на листьях отблеск пляшущего света. Фонарем щупают, гады. Не хотят спускаться. Но нет, шалишь – хотят… Зашуршала осыпь, хлынула на дно оврага, за ней ухнуло что-то тяжелое. Мимо протопали, мелькнул желтый свет.

– Хрена тут делать… – пробубнил прокуренный голос. – Кого ищем? Эти твари давно в тайге, двигаем отсель…

Туманов напрягся. Если проснется Динка, то это все – почитай, готовый колумбарий. Пробуждение она начнет со вполне обоснованного вопля ужаса, который в их условиях будет равен воплю предсмертному. Но нет, сопение продолжалось, не сбиваясь с ритма. Спала. Опять зашелестела осыпь, шаги и ворчание смолкли. Он расслабился. По всему выходило, что собак у «охотников» при себе не было. Он бы услышал скулеж. И это совсем неплохо. Наверное, собаки отказались брать след. Это радовало. Но позвольте… Туманов задумался. А как же сочетаются охваты местности посредством тепловизора с перемещениями боевиков из числа внешней охраны? Своих же повяжут… Да легко! Вас двое. В крайнем случае, вы можете разделиться, и тогда вас станет по одному. А «охотники» разделиться не могут. Не имеют права. Они бродят группами по трое, не удаляясь друг от друга, и при любом сигнале с небес бегут сломя голову в указанный квадрат, чтобы действовать по обстановке. Элементарно, дорогой доктор. Вот только одно непонятно – как долго они собираются утюжить местность в поисках сгинувших кроликов?

Могут день, могут два. Понятно, что утечка информации о бесчинствах, творимых на заброшенной ВЧ, – не самый приятный для них момент. Возможно, они его переживут. Если контора всесильна, она переживет и не такое. Но и сделает все возможное, чтобы утечку предотвратить. А значит, бросит все имеющиеся в ее распоряжении резервы на поимку беглецов. Много чести? Неимоверно много. Они того не стоят. Но что делать?

Сон подкрался незаметно. Ударил резко – как обухом по темечку. Он так и растворился, пребывая в зверски неудобной позе. А проснулся только утром.

Свет проникал сквозь лопухи. В голове было ясно до неприличия. Живы, – обрадовался Туманов, – чего и всем желаем. Боязливо отодвинул корягу. Выбрался одним глазом.

Мир остался на месте. Ночью лил дождь. Пепельная мглистость еще не рассосалась, и в подошве сапога, впечатанного в ночную грязь, стояла вода. Испуганно похлопав глазами, он затянулся ранней свежестью и скрылся в норе.

На него взирала пара невинных глазенок.

– Здравия желаю, – поздоровался он. – Ты мне этот ангельский лик брось. Здесь ангелы не в чести, не забывай.

– Есть хочу, – прошептала она.

– В туалет не хочешь?

Она задумалась.

– Кажется, нет…

– Температуру не чувствуешь?

– Да нет вроде…

– Молодчина, – похвалил он. – Настоящая мужчина.

Она криво улыбнулась. Пошевелила затекшими ногами.

– Вообще-то я безголовая, как всегда… Ты извини, я грубила тебе, не сдержалась. Я вечно такая. Самовыразительная… Детства не было. Росла в интер…нете…

– Где? – удивился он.

– В интернате, – поправилась она. – Образования – никакого. Выдержки – ноль. Культуры поведения – кот накакал… Ночую где придется… Прости сирую.

– Да ладно тебе, – растрогался он. – Чего ты в самом деле?

– Спасибо тебе, – вздохнула она. – Кабы не ты, меня бы уже растерзали… Вот только кушать больно хочется. И пить… Не могу, как пить хочется. Сделай чудо, а?

– Подожди минутку, – решившись, он выбрался наружу, поозирался, раскрыл перочинный ножик, реквизированный у покойных дел охранника, и стал бережно срезать огромный, свернутый воронкой лист лопуха, в основании у которого скопилась дождевая вода. – Подставляй дырочку.

Она высунула головку из норы, вытянула губки. Он влил в нее влагу. Медленно, словно сам смаковал.

Она облизнулась, глянула с благодарностью.

– Кисленькая…

– А кисленькие дожди идут по всей стране, – черно пошутил он. – Ладно, давай, влезаем обратно. Нечего тут светиться.