у него перед глазами во всем мрачном великолепии. Золотое сияние обрисовывало головы изваяний, мертвое тело, даже белого трехкрылого ворона, что распростерся на крыльях. Но только не силуэт убийцы. Раньше Терций полагал, что это — символическое отлучение злодея от Великого Ткача. Лишение человеческого звания, ведь душа его разрушена многочисленными прегрешениями. Все оказалось куда проще.

Убийца — гомункул.

— Плохо дело, — процедил Терций. — Он — орудие. Его не уговоришь, не запугаешь и не обманешь. Он будет выполнять приказ до последнего вздоха.

«Только чей же это приказ?»

Терций остановился за очередной колонной:

— Нам не сбежать. Мы отрезаны. Выбора нет: нужно объединиться с Физалисом.

— С ума сошли? — вспыхнула Чарна. — Объединяться с этими вероломными тварями?!

— И это сказал дроу! Напоминаю, выбора нет. У него Дамасо. А гомункул ясно дал понять, что убьет всех, в том числе и его. Нужно объединиться с Физалисом. Кажется… у меня появился план.

Чарна скорчила недовольную гримасу, но при слове «план» изменилась в лице:

— Я согласна сделать что угодно, если это поможет нам спастись.

— Для начала дайте затягивающий раны амулет, иначе я долго не протяну…

Пока красный паук штопал смертельно опасную дыру в его животе, Терций думал над деталями внезапно возникшего плана. В голове начало проясняться. Амулет сделал последний заживляющий стежок, упал на пол и от удара сразу рассыпался в труху. Начали докатываться звуки ожесточенного боя. Эльфы против солдат. В этом сражении остроухим не выстоять.

— Чарна, погаси свет.

Между колонн неожиданно подул холодный ветер. Свечи мигнули и погасли, разнося удушливо-сладкий запах расплавленного воска. Подземелье погрузилось в непроглядный мрак. Теперь ни он, ни солдаты убийцы ничего не видели. Это должно было дать эльфам небольшое преимущество против людей.

— Чарна, защищай Иззе. Амико, проведи меня к Физалису!

Терций почувствовал в своей руке небольшую прохладную ладонь гомункула, и он побежал в полной темноте, ведомый этой ладонью, спотыкаясь о тела и древка копий.

— Белое пекло! — услышал он откуда-то снизу знакомый голос Физалиса. — Вы?!

Пыхтение, звон стали. Кажется, Амико отразил выпад эльфа, нацеленный в сердце Терция.

— Я пришел с миром, — сказал Веласко. — Объединимся. Это мы погасили свет, чтобы дать вам преимущество.

— Тише вы… — прошипело снизу, а затем кто-то силой заставил Терция припасть к полу. — Это чудище услышит нас.

Веласко пошарил по полу и наткнулся на чью-то ногу. Обладатель ноги испуганно вскрикнул голосом Ортиса.

«О, слава Ткачу, живой».

— Предлагаете объединиться? — прошипел Физалис. — После всего, что было? Просто довериться?

Терций не видел его лица, но голос выдавал эльфа с головой, подрагивая от злости, страха и бессилия. Напряженный, словно до предела натянутая струна. Еще немного и лопнет. Терций догадывался, почему. Сидя за спасительной колонной, Физалис смотрел, как его соратники, последние свободные эльфы, гибнут зря. Терций ответил:

— Я хочу спасти своих, а вы — своих. Наши цели сейчас совпадают. Кроме того, у меня есть план.

— Если б вы видели, что вижу я… У нас ни шанса. Это непобедимая боевая статуя.

Отчего-то Терций сразу вспомнил Беларссин. Безумное придыхание, с которым она рассказывала о сотнях будущих солдат, которым не будет равных.

— Я понимаю, — сказал он, видя перед глазами воображаемые марширующие орды боевых марионеток. — Но жизнь стоит того, чтобы побороться за нее. Разве нет?

— Не поспоришь. Что вы предлагаете?

— Скажите, вы знаете пыточную магию Рильдинтры?

* * *

Когда на другом конце темного зала загорелся призрачный зеленый огонек, выхвативший из темноты фигуры трех сражающихся, Терций понял, что нужно аккуратно пробираться к выходу. Чарна повесила над убийцей магический фонарик в качестве маяка. Зеленый свет говорил Терцию: «Держись как можно дальше от меня». Она вместе с Амико выманила гомункула подальше от выхода из подземелья. Терций коснулся перстня на мизинце. Чарна на время отдала его «чтобы случайно не убить молнией, когда выйдем на поверхность».

«А она сильна духом».

— Ничего не выйдет, мы все умрем! — захныкал Ортис, и один из трех уцелевших эльфов Физалиса зло ткнул его локтем в бок:

— Заткнись. Услышит.

В битве с солдатами выжило только трое самых опытных и удачливых, зато все копейщики была отправлены ко вратам Великого Ткача.

Одной рукой Терций придерживал Иззе, другой — ослабевшего от страха Ортиса, а троица остроухих кружила вокруг, готовая защитить от любой напасти. Так приказал им Физалис, после того, как они быстро обсудили план. Терций все еще сомневался, что поступил правильно. Он слишком многое доверил недавнему врагу. Верно ли он поступил? Ценит ли эльф жизни оставшихся боевых товарищей, чтобы рискнуть ради них? Терций надеялся, что ценит.

Перебегая от колонны к колонне, они медленно продвигались в направлении выхода.

Амико бесстрашно ринулся в бой. В руках — длинное копье одного из убитых солдат. Чарна сгустила туман и порывами ветра направила его в сторону мальчика, укрывая от глаз убийцы. Тот, вставший было наизготовку, застыл, потеряв Амико из виду. Потом из тумана посыпались быстрые атаки острием копья. Лезвие ярко вспыхивало зеленым, выныривая из океана волшебного марева. У Амико твердая рука и быстрая реакция, но убийца играючи уходил от каждого удара. Складывалось впечатление, что он видит будущее, или что у него глаза по всему телу. Терций остановился, невольно засмотревшись на его движения. Ни одного, чтобы блеснуть красотой и удалью, ничего лишнего. Даже отклонялся от ударов он не более, чем требовалось.

Пусть Амико был хорошим фехтовальщиком, его противник был как минимум вдвое лучше, сильнее и опытнее мальчика, и, если бы не искусное колдовство Чарны, поединок закончился бы очень скоро.

— Что вы видите? — нетерпеливо спросил Иззе. Зрение все еще не вернулось к нему.

— Я вижу идеальное орудие. Да поможет нам Великий Ткач.

— Мы в его храме. Может и услышит.

— Не стойте столбом, — зло шепнул один из эльфов. — Они там танцуют не для красоты.

Терций мысленно окрестил его Хмурым. Некогда красивое лицо все иссечено шрамами. Брови готовы срастись на переносице в одну вечно сердитую линию. Сложно вообразить, сколько скорби