Навина остановила повозку и привязала поводья к дереву:

– Ждите здесь, леди.

Гвен смотрела вслед сингалке, не сомневаясь, что может ей доверять. Навина была так отзывчива, готова все принять и простить, так не склонна к осуждению. Вероятно, думала Гвен, это как-то связано с буддийской религией и верой айи в судьбу. Она перевела взгляд на Хью – мальчик спокойно спал в корзине, куда она его положила. На реке двое ловких темнокожих мужчин с длинными, завязанными в узлы на макушках волосами завели в воду еще пару слонов. Животные медленно, покачиваясь, сели, и погонщики стали мыть им голову. Вдруг один из слонов затрубил, фонтан воды вылетел из его хобота, едва не обрызгав Гвен, и она вскрикнула. Один из мужчин оглянулся, вылез из воды и пошел посмотреть, в чем дело. Гвен отодвинулась назад и прикрыла лицо, чтобы видны были только глаза. Мужчина был в одной набедренной повязке, на поясе у него висел какой-то особенный нож. Сердце Гвен застучало, она машинально накрыла рукой корзину, где лежал Хью, будто пытаясь взять малыша под крыло, и сказала себе, что такими ножами, вероятно, разрубают кокосовые орехи.

Мужчина вытащил нож и приблизился к повозке. Гвен от страха прищурилась. Навина забрала с собой все деньги, так что ей нечего было дать ему. Мужчина заговорил и стал размахивать в воздухе ножом.

Гвен совсем не понимала сингальского языка и молча замотала головой. Незнакомец, не двигаясь, смотрел на нее несколько мгновений, и тут вернулась Навина со свертком в руках. Она заговорила с мужчиной и отогнала его, потом забралась в повозку и передала хозяйке свою ношу. Гвен захотелось повернуть к дому. Она не стала сразу смотреть на девочку, просто держала ее, завернутую в шаль, на руках и чувствовала грудью тепло маленького тельца.

– Чего хотел этот человек? – спросила она.

– Узнать, нет ли у вас для него работы. Он показывал вам нож, чтобы вы знали: у него есть свои инструменты для работы в саду.

– Он знает, кто я?

Навина пожала плечами:

– Он назвал вас белой леди.

– То есть он знает меня?

Сингалка покачала головой:

– Белых леди много. Я проеду через деревню. Здесь не развернуть повозку. Слишком узко. Закройте лицо. Положите девочку в корзину к Хью.

Гвен сделала, как ей было сказано, и стала смотреть через открытый задок повозки на крытые соломой мазанки и сплетенные из прутьев хижины. Дети со смехом возились в грязи, женщины несли на голове узлы, вязанки хвороста и корзины, откуда-то из лесу доносились тихие звуки пения. Они проехали мимо горшечника, который лепил разные посудины из скрученных спиралью глиняных жгутов. Перед другой хижиной женщина ткала покрывало на примитивном станке, а ее соседка мешала какое-то варево в подвешенном над костром котелке. Деревня выглядела очень мирной.

Оказавшись за ее пределами, они остановились в стороне от любопытных глаз. Гвен развернула девочку, и у нее замерло сердце. Она погладила мягкие щечки своей дочери и в изумлении глядела на это чудо. Лиони была ослепительно красива, так совершенна, что у Гвен на глаза навернулись слезы. Хью совсем не плакал с тех пор, как рядом с ним в корзину положили сестру, а теперь захныкал. Девочка лет двенадцати шла за повозкой по деревне и теперь стояла в нескольких ярдах от них.

– Ты подержи Хью, а я пока осмотрю малышку, – распорядилась Гвен. – И скажи той девочке, чтобы уходила.

Лиони совсем проснулась, но не издавала ни звука и таращила глазенки на маму. От потрясения Гвен едва не лишилась рассудка, но взяла себя в руки. Она здесь только для того, чтобы убедиться, что о ее дочери хорошо заботятся и малышка не страдает. Это все. Со смешанным чувством томления и страха Гвен внимательно осмотрела девочку, перебрала пальчики на руках и ногах, проверила, какая у нее кожа. Поцеловала дочурку в лоб и в нос, но удержалась от порыва уткнуться носом в ее блестящие черные волосики. Потом Гвен вздохнула, глаза у нее защипало, и крупная слеза упала на щеку ребенка. От девочки не пахло молоком и тальком, как от Хью, от ее влажной кожи едва заметно дохнуло корицей. Желудок Гвен скрутило узлом, и, быстро сглотнув, она отстранилась от ребенка. Ей страшно хотелось и дальше качать на руках малышку и никогда не отпускать ее, но она знала с абсолютной уверенностью: нельзя допустить, чтобы Лиони похитила ее сердце.

По крайней мере, девочка здорова и ухоженна, сказала себе Гвен. Она потолстела и была чистой, это немного заглушило в Гвен чувство вины.

– Ну, теперь хватит, – сказала она. – С ребенком все в порядке.

– Да, леди. Я всегда говорю вам.

– Скажи этой женщине, что мы довольны и продолжим платить ей. – (Навина кивнула.) – Хорошо, теперь забери ее и отдай мне Хью.

Они обменялись свертками. Отдав Лиони, Гвен сразу ощутила вставший в горле ком. Она слушала, как ветер шумит в ветвях деревьев, но больше не выглядывала из повозки. Минута шла за минутой, и Гвен осознала: нет смысла зацикливаться на том, как была зачата Лиони, важно сделать все, чтобы это никогда не вышло наружу. Она решила, что и словом не обмолвится об этом мистеру Равасингхе и вообще никому до конца дней своих.

– На что они живут? – спросила Гвен, когда Навина вернулась.

– У них есть чена. Они растят зерно и овощи. А в лесу берут фрукты. Вы видели фиги.

– Но что еще?

– У них есть козы и свинья. Так и живут.

– Но деньги, что ты им дала, помогут?

– Да.

На обратном пути через деревню Гвен высунулась из повозки, гадая, удастся ли ей определить, какая из женщин будет растить ее дочь. Повозка спугнула крупного варана, сидевшего у края дороги, и он, быстро перебирая лапами с острыми как бритва когтями, стремглав взобрался на дерево. Гвен заметила женщину, которая внимательно следила за повозкой темными глазами. Ее черные волосы были заплетены в болтавшуюся за спиной косу и перевязаны украшенной бусинами тесьмой. Когда они проезжали мимо, женщина улыбнулась, и Гвен задумалась: была ли эта улыбка понимающей или ничего не значащей, как улыбается человек, находящийся в гармонии с миром. На мгновение она вновь запаниковала из-за своего отступничества, ей захотелось прижать Лиони к груди, но тут ярко-оранжевая бабочка павлиний глаз села на один из обручей, державших полог повозки, и Гвен задышала ровнее. О девочке хорошо заботятся, вот что главное, и лучше ей, Гвен, не знать, кто это делает.

Комнату наполнил сильный цветочный запах, который принесла с собой Флоранс Шуботэм. Она села на диван и откинулась на его спинку, накрытую леопардовой шкурой. Гвен внутренне улыбнулась невероятному контрасту звериной шкуры и типично британской чопорности миссис Шуботэм; приглушенные оттенки синего не могли соперничать с дикой энергией хищника, даже мертвого. Флоранс поднесла к губам фарфоровую чашку, глотнула чая, отчего задрожал ее складчатый подбородок. Бедняжка Флоранс – волосы у нее поседели, щеки обвисли.